Повесть о старых женщинах - [23]

Мистер Кричлоу удалял зубы, и его вывеска гласила: «Костоправ и фармацевт». Но у мистера Пови была своя точка зрения.

— Я не высокого мнения о мистере Кричлоу как о дантисте.

— Тогда, ради бога, идите в кабинет Аулснемов.

— Когда? Сейчас я, очевидно, пойти не могу, а завтра суббота.

— Почему вы не можете пойти сейчас?

— Ну, собственно, я мог бы пойти и сейчас, — признался он.

— В таком случае советую вам пойти и не возвращаться обратно с этим зубом. После я уложу вас в постель. Ну проявите хоть немного мужества!

— О, мужества!.. — повторил он обиженно.

Но тут послышалось пение идущей по коридору Констанции.

— Констанция, детка! — окликнула ее миссис Бейнс.

— Да, мама. — Она заглянула в комнату. — О! — Мистер Пови надевал пиджак.

— Мистер Пови идет к дантисту.

— Да, сейчас же, — подтвердил мистер Пови.

— О, я так рада! — воскликнула Констанция. У нее на лице было написано искреннее сочувствие без тени иронии. Мистер Пови мгновенно погрузился в этот поток сочувствия и сразу решил, что должен показать, какой он твердокаменный мужчина.

— И вообще-то, такие вопросы нужно решать сразу, — сказал он с холодным безразличием. — Я только накину пальто.

— Вот оно, — поспешила сообщить Констанция. Пальто и шляпа мистера Пови висели на крючке в коридоре, около комнаты. Она протянула пальто, от всего сердца желая услужить мистеру Пови.

— Я позвала тебя сюда не для того, чтобы ты стала камердинером мистера Пови, — довольно сурово прошептала миссис Бейнс, а вслух произнесла: — Я не могу остаться в лавке надолго, Констанция, но ты ведь сможешь побыть там до возвращения мистера Пови, не правда ли? Если что-нибудь случится, прибеги наверх и скажи мне.

— Хорошо, мама, — тотчас согласилась Констанция. Минутное колебание, и она отправилась было исполнять поручение.

— Сначала я хочу поговорить с тобой, детка, — остановила ее миссис Бейнс. Ее голос прозвучал как-то необычно: был полон значительности, доверия и поэтому был приятен и льстил Констанции.

— Я, пожалуй, выйду через боковую дверь, — сказал мистер Пови. — Здесь будет поближе.

Это действительно было так: он сократил свой путь ярдов на десять из предстоящих двух миль, пройдя не через лавку, а через боковую дверь. Никто бы не подумал, что он просто побаивается, как бы люди не догадались, куда он идет, и как бы миссис Бейнс не пошла за ним через лавку и не сделала в присутствии его помощниц какое-нибудь замечание, унижающее его достоинство? (Но миссис Бейнс это понимала.)

— Эта лента вам не понадобится, — сухо заметила миссис Бейнс, когда мистер Пови потянул на себя боковую дверь. Копны ленты свисали из-под пальто.

— Ой! — сердито произнес мистер Пови, досадуя на свою рассеянность.

— Я положу ее на место, — сказала Констанция, протягивая руку.

— Спасибо, — печальным голосом поблагодарил мистер Пови. — Не думаю, что со мной придется долго возиться, — добавил он с напряженной жалкой улыбкой.

Зятем он зашагал по Кинг-стрит, делая вид, что наслаждается прекрасным майским утром. Но в его бедном робком сердце для майского утра места не было.

— Эй, Пови! — донесся крик с Площади.

Но мистер Пови не обращал внимания на призывы. Он взялся за дело и оглядываться не собирался.

— Эй, Пови! Бесполезно!

Миссис Бейнс и Констанция стояли у двери. От Боултен-Терес, величественного сооружения, где разместились новые лавки, которые остальные жители Площади прозвали от зависти «воображалами», переходил дорогу мужчина средних лет. Он помахал рукой миссис Бейнс, державшей дверь открытой.

— Это доктор Гарроп, — сказала она Констанции. — Не удивлюсь, если ребенок наконец родился, а он, наверно, хочет сообщить об этом мистеру Пови.

От гордости Констанция залилась краской. Миссис Пови, супруга знаменитого кузена «нашего мистера Пови», кондитера и пекаря высшего класса в Боултен-Терес, нередко служила темой беседы в семье Бейнсов, но только теперь впервые миссис Бейнс заговорила в присутствии Констанции о тех заметных изменениях, которым подвергался внешний вид миссис Пови в течение последних месяцев. Подобная откровенность со стороны матери, да еще после разговора об уходе из школы, по-настоящему доказывала, что Констанция уже не девочка.

— Доброе утро, доктор.

Доктор, с небольшим саквояжем в руке, в бриджах для верховой езды (он последним из врачей Берсли сменил седло на дрожки), поклонился и поправил высокий черный галстук.

— Доброе утро! Доброе утро, барышня! Итак, мальчик.

— Там? — спросила миссис Бейнс, показывая на кондитерскую.

Доктор Гарроп утвердительно кивнул головой.

— Я хотел сообщить ему, — сказал он, глянув в сторону важно вышагивающего труса.

— Что я говорила, Констанция? — спросила миссис Бейнс, повернувшись к дочери.

Смущение Констанции было равносильно испытанному ею удовольствию. Торопившийся было доктор задержался у ступенек и, сунув руку в карман своих обширнейших бриджей, с улыбкой в маленьких глазах, смотрел на пышную матрону и стройную девицу.

— Да, — сказал он, — это продолжалось почти всю ночь. Трудно! Трудно!

— Но, надеюсь, все в порядке?

— О, да. Прелестный ребенок! Прелестный ребенок! Но при этом он причинил мамочке некоторые неприятности. Ничего нового? — Теперь он посмотрел на спальную мистера Бейнса.