Повесть о старых женщинах - [21]

— Ах ты лисичка! — воскликнула она. Софья тайком хватала и съедала ломтики недоваренного яблока.

— А все потому, что ты не позавтракала! Кстати, почему ты вчера вечером не спустилась к ужину?

— Сама не знаю. Забыла.

Миссис Бейнс испытующе посмотрела в глаза дочери, а та ответила ей несколько дерзким взглядом. Она знала о своей дочери все, что только может знать мать, и была убеждена, что у Софьи нет оснований для недовольства. Поэтому она посмотрела на дочь с некоторой тревогой.

— Если тебе больше нечего делать, — сказала она, — смажь маслом этот противень. Руки у тебя чистые? Нет, лучше не трогай его.

Миссис Бейнс начала класть рядами кусочки масла на большой лист теста. Это было самое лучшее свежее масло! Топленое масло, не говоря уже о лярде, по пятницам утром в этой кухне не появлялось. Она сложила лист теста вдвое и скалкой вдавила в него масло — высшая ступень мастерства!

— Констанция сказала тебе, что вам предстоит расстаться со школой? — спросила миссис Бейнс как бы между прочим, подравнивая края теста соответственно форме противня.

— Да, — односложно ответила Софья. Затем она отошла от стола к плите. На полке лежала вилка для поджаривания гренков, и она стала вертеть ее в руках.

— Ну, а ты довольна? Тетя Гарриет считает, что вы достаточно взрослые, чтобы оставить школу. Поскольку мы уже решили, что Констанции пора оставить школу, то и впрямь лучше, чтобы вы ушли вместе.

— Мама, — сказала Софья, громко стуча вилкой, — а что я буду делать, когда оставлю школу?

— Надеюсь… — ответила миссис Бейнс тем нравоучительным тоном, отказаться от которого часто недостает ума даже самым умным родителям, — надеюсь, что вы обе будете делать все возможное, чтобы помочь маме… и папе, — добавила она.

— Да, — с раздражением произнесла Софья, — но делать-то что я буду?

— Об этом надо подумать. Поскольку Констанции предстоит заниматься дамскими шляпами, я полагаю, ты могла бы взяться за нижнее белье, перчатки, шелковые изделия и тому подобное. Затем, общими усилиями, вы сможете в один прекрасный день отлично управлять этой частью лавки, а я…

— Я не хочу работать в лавке, мама.

Эти слова Софья произнесла тоном явно холодным и недружелюбным, однако от нервного возбуждения ее била дрожь. Миссис Бейнс бросила на нее быстрый взгляд, но девочка его не заметила, потому что оборотилась лицом к огню. Миссис Бейнс считала себя истинным знатоком настроений Софьи, однако, глядя сейчас на эту прямую спину и гордо поднятую голову, она и не подозревала, что все существо Софьи молча, но страстно молит о сострадании.

— Хотелось бы, чтобы ты оставила эту вилку в покое, — сказала миссис Бейнс с той странной, суровой вежливостью, которая часто появлялась в ее отношениях с дочерьми.

Ударившись о жестяной ящик для золы, вилка рикошетом грохнулась на кирпичный пол. Софья торопливо положила ее на полку.

— А чем же ты намерена заняться? — вернулась к разговору миссис Бейнс, преодолев раздражение, вызванное вилкой. — По-моему это я должна тебя спросить, а не ты меня. Что ты намерена делать? Мы с твоим отцом надеялись, что ты любезно согласишься работать в лавке и постараешься отплатить нам за все…

В то утро миссис Бейнс неудачно формулировала свои мысли. Она, несомненно, относилась к числу незаурядных родителей, но в то утро она не смогла избежать нелепых требований, какие родители в те времена вполне искренне предъявляли детям, а хорошие дети смиренно выполняли.

Софья не принадлежала к числу хороших детей, в душе она отвергала основной принцип семейных отношений, а именно — родитель оказал своему отпрыску величайшую милость тем, что дал ему жизнь. Она вновь грубо перебила мать.

— Я вовсе не хочу бросать школу, — сказала она с горячностью.

— Но тебе придется расстаться со школой рано или поздно, — возразила миссис Бейнс со спокойной убедительностью, как бы ставя себя на один уровень с Софьей. — Нельзя же оставаться в школе вечно, детка, не правда ли? Отойди-ка!

Она быстро пересекла кухню с пирогом на противне и, засунув его в духовку, осторожно захлопнула железную дверцу.

— Да, — ответила Софья, — но я хотела бы стать школьной учительницей. Вот кем я хочу быть.

Из угольного подвала доносилось звонкое и равномерное капанье воды из починенного крана в кувшин, стоявший в каменной чаше для посуды.

— Школьной учительницей? — переспросила миссис Бейнс.

— Да, да, школьной. А какие еще бывают? — резко ответила Софья. — Вместе с миссис Четуинд.

— Не думаю, что это понравится твоему отцу, — сказала миссис Бейнс. — Уверена, что ему это не понравится.

— Почему?

— Это нам не подходит.

— Почему не подходит? — спросила девочка уже с негодованием в голосе. Она отошла от плиты. В окне промелькнули мужские ноги.

Миссис Бейнс была поражена и испугана. Поведение Софьи трудно переносить, ее манеры нужно исправить. Однако подобные выходки миссис Бейнс не беспокоили, она к ним привыкла и считала неизбежным следствием красоты дочери, платой за то дивное очарование, которое она временами излучала. Испугало же и поразило ее полное безрассудство ребяческого плана Софьи. Для миссис Бейнс он явился откровением. Какими неисповедимыми путями пришла девочке в голову подобная мысль. Сироты, вдовы и девицы немолодого возраста, внезапно оказавшиеся без всякой поддержки, — вот те женщины, которые естественно становятся учительницами, ибо кем-то они вынуждены стать. Но чтобы дочь благопристойных родителей, окруженная любовью и радостями в прекрасном доме, пожелала быть школьной учительницей — этого здравомыслящая миссис Бейнс понять не могла. Благопристойным родителям нашего времени, которым трудно испытывать сочувствие к миссис Бейнс, следует представить себе, каково было бы им самим, если бы их Софьи проявили дерзкое желание избрать профессию шофера.