Повесть о старых женщинах - [14]

— Мистер Пови! — Констанция осторожно кашлянула.

Ответа не последовало. Софья толчком отворила дверь. Констанция по-взрослому строго дернула Софью за обнаженную руку, но все-таки робко вошла за ней в запретную комнату, которая, однако, оказалась пустой. Постель была в полном беспорядке, на ней лежала книга «Плоды спокойного взора».

— «Плоды спокойного зуба»! — прошептала Софья, тихо хихикнув.

— Т-ш-ш! — зашипела Констанция, вытянув губы трубочкой.

Из соседней комнаты доносился нескончаемый глухой гул, похожий на речь оратора, который много лет назад обратился к собранию людей, забыл остановиться и никогда не остановится. Они знали, что это за гул, и, чтобы его не прерывать, вышли из комнаты мистера Пови. В тот же миг появился мистер Пови, но на этот раз в двери гостиной, расположенной в противоположном конце коридора. Он, по-видимому, тщетно пытался спастись бегством от своего зуба, как убийца пытается спастись от укоров совести.

— Ой, мистер Пови! — вскрикнула Констанция, потому что он напугал их, когда они выходили из его спальной. — А мы вас ищем.

— Чтобы узнать, не можем ли чем-нибудь вам помочь, — добавила Софья.

— Нет, нет, благодарю вас.

И он медленно зашагал по коридору.

— Вы не были у зубного врача, — с состраданием в голосе произнесла Констанция.

— Не был, — подтвердил мистер Пови таким тоном, словно Констанция напомнила ему о чем-то совершенно им забытом. — Видите ли, мне показалось, что собирается дождь, а если я промокну… понимаете…

Бедный мистер Пови!

— Да, конечно, — согласилась Констанция, — вам нужно избегать простуды. Не плохо бы вам посидеть в нижней гостиной! Там горит камин.

— Ничего, мне и так хорошо, спасибо, — ответил мистер Пови. Но после небольшой паузы добавил: — Спасибо, я, пожалуй, так и сделаю.

III

Девушки пропустили его вперед по винтовой лестнице, ведущей в нижнюю гостиную. За ним последовала Констанция, затем Софья.

— Садитесь в папино кресло, — предложила Констанция. По обе стороны камина стояли две качалки с рифлеными спинками, покрытыми плотными салфетками. Та, что стояла по левую сторону, именовалась «папиным креслом», хотя ее владелец сидел в ней последний раз задолго до Крымской войны, и никогда более сидеть в ней ему не приведется.

— Я, пожалуй, сяду в другое, — сказал мистер Пори, — оно ведь с правой стороны, — и он дотронулся до правой щеки.

Заняв место миссис Бейнс, он наклонился лицом к огню, дабы тепло успокоило боль. Софья поворошила угли в камине, и мистер Пови отпрянул от жара. Потом он ощутил, как что-то легкое упало ему на плечи. Это Констанция сняла со спинки качалки салфетку и прикрыла его от сквозняка. Он не успел сразу выразить протест, и путь к бунту был для него навсегда отрезан. Салфетка оказалась ловушкой. Она превратила его в больного, а Констанцию и Софью в сестер милосердия. Констанция задернула портьеру на двери, ведущей на улицу. Из окна не дуло, потому что рамы были несъемными. Эра вентиляции еще не наступила. Софья плотно прикрыла две другие двери. Девушки стали позади мистера Пови, каждая у одной из двух дверей, и смотрели на него в нерешительности, но переполненные сладостным чувством ответственности.

К этому времени обстановка изменилась: зубная боль у мистера Пови так усилилась, что вытеснила из их памяти забавную встречу в мастерской. Глядя на этих девушек в черных платьях с короткими рукавами и черных передниках, на их гладко причесанные волосы и спокойные, сосредоточенные лица, нельзя было и заподозрить, что они способны хотя бы на малейшее отклонение от сверхангельской безгрешности; особенно удачно имитировала святую невинность Софья. Что касается зубной боли, то она носила приступообразный характер; она подбиралась к апогею постепенно, подобно волне, пытка ужесточалась, пока волна не спадала, оставляя мистера Пови совершенно изможденным, но на мгновение освободившимся от страданий. Эти кризисы повторялись примерно раз в минуту. Свыкнувшись с присутствием юных девиц и согласившись оставить на плечах салфетку, он как бы признал, что нездоров, и открыто отдался во власть недуга. Он нисколько не скрывал своих страданий, о чем свидетельствовали внезапные судороги, сотрясавшие его тело, и неистовые рывки качалки. Вдруг, когда очередная волна отхлынула, он, откинувшись в кресле, пробормотал слабым голосом:

— У вас, верно, нет настойки опия?

Девушки встрепенулись.

— Настойки опия, мистер Пови?

— Да, чтобы подержать ее во рту.

Он сел в напряженной позе — нарастала очередная волна. Этот славный малый потерял уважение к себе и всякую благопристойность.

— Должно быть, есть у мамы в шкафчике, — сказала Софья.

Констанция, у которой на поясе висела связка ключей миссис Бейнс — знак глубокого доверия, — с некоторым страхом направилась к угловому шкафчику, висевшему справа за выступом камина, над полкой с большим медным чайником. Этот дубовый шкафчик, инкрустированный простой каймой из клена и черного дерева, соответствовал стилю комнаты. Он гармонировал с темно-зелеными шерстистыми обоями, чайником, качалками и салфетками на них, с фисгармонией палисандрового дерева, на которой стояла китайская чайница из папье-маше, и даже с ковром, пожалуй, с самым необычным для гостиной ковром, сшитым по длине из лестничной дорожки. Этот угловой шкафчик служил здесь с давних пор, храня в себе лекарства нескольких поколений. От его темной, приобретенной за долгие годы, полировки исходил сумрачный блеск, какой появляется у мебели только от длительного употребления. Ключ, вытащенный Констанцией из связки, был таким же гладким и сверкающим от времени, как шкафчик; он вошел в замочную скважину и повернулся легко, но с громким щелчком. Широкая дверца отворилась степенно, как портал.