Повесть о старых женщинах - [11]

— Какая нелепость! — сурово произнесла Софья. На ее стороне были молодость, красота и положение в обществе. Ей все это действительно представлялось нелепым.

— Бедняжка Мэгги! — пробормотала Констанция. Ее добродушие граничило с глупостью, она постоянно оправдывала людей, и благожелательность всегда брала верх и одерживала победу над ее разумом.

— Когда вернется мама? — спросила Софья.

— К ужину.

— Слава всевышнему! — воскликнула Софья, в восторге сложив молитвенно руки. Они соскользнули с прилавка по-мальчишески, не следуя манерам «взрослых девушек», как их называла мать.

— Пойдем сыграем Осборнские кадрили, — предложила Софья. (Осборнские кадрили — серия танцев, которые полагалось исполнять на рояле в четыре украшенные драгоценными кольцами руки.)

— И не подумаю, — ответила Констанция, не по возрасту деловито махнув рукой. Своим жестом и тоном она как бы обращалась к Софье: «Софья, как ты можешь так слепо относиться к скоротечности нашего бытия, чтобы предлагать мне побренчать с тобой на пианино?» А ведь только что она вела себя как мальчишка.

— А почему не поиграть? — спросила Софья.

— У меня никогда не будет такой, как сегодня, возможности заняться этим делом, — заявила Констанция, снимая с прилавка мешочек. Она уселась и вынула из мешочка кусок канвы, по которой разноцветной шерстью вышивала букет роз. Раньше канва была натянута на пяльцы, но теперь, когда тонкая работа над лепестками и листочками была завершена и не оставалось ничего, кроме однообразного фона, Констанция ограничилась тем, что приколола ткань к юбке на колене. Приготовив длинную иглу и несколько мотков шерсти горчичного цвета, она склонилась над вышивкой и приступила к заполнению крохотных квадратиков. Весь рисунок состоял из квадратиков, переходы от красного к зеленому, изгибы мельчайших бутонов — все выполнялось в виде квадратиков, в результате чего получалась некая имитация фрагмента неподражаемого аксминстерского ковра^{13}. И все же тонкость шерсти, быстрое и изящное движение пальчиков, безостановочно скользящих то по лицевой, то по изнаночной стороне ткани, нежный шелест шерстяной нитки, продергиваемой через отверстия, и напряженность, юношеская серьезность потупленного взора наполняли очарованием это занятие и служили ему оправданием, хотя с художественной точки зрения его едва ли можно было извинить. Вышиваемой салфетке было предназначено украсить позолоченный каминный экран в гостиной, а также стать подарком ко дню рождения миссис Бейнс от ее старшей дочери. Была ли эта затея таким секретом от миссис Бейнс, как это полагала Констанция, знала лишь сама миссис Бейнс.

— Кон, — тихо сказала Софья, — ты иногда бываешь такая противная.

— Видишь ли, — мягко ответила Констанция, — нечего делать вид, что эту работу можно не закончить до начала занятий в школе, ведь это последний срок.

Софья бродила по комнате, готовая стать жертвой сатаны.

— О! — радостно, даже ликующе воскликнула она, бросив взгляд за трюмо, — вот же мамина новая юбка! Мисс Дан прикрепляла к ней гипюровый лиф! Ах, матушка! Как вы будете великолепны.

Констанция услышала шуршание одежды.

— Что ты там делаешь, Софья?

— Ничего.

— Надеюсь, ты не надеваешь эту юбку?

— А почему бы и нет?

— Послушай, ты же зацепишь ее!

Прекратив спор, Софья выскочила из-за огромного зеркала. Она уже сбросила значительную часть своей одежды, и лицо ее пылало озорством. Она бегом пересекла комнату и начала тщательно изучать большую цветную литографию.

На литографии были изображены пятнадцать сестер, все — одного роста, одинаково стройные и одного возраста — примерно лет двадцати пяти, все отмечены однообразно надменной и пресной красотой. Полное сходство лиц убедительно подтверждало, что они в самом деле сестры; их осанка указывала, что они принцессы — отпрыски каких-то немыслимо плодовитых короля и королевы. Руки их не ведали труда, с лиц не сходила великосветская улыбка. Принцессы прогуливались среди мраморных лестниц и веранд, а вдалеке виднелась эстрада для оркестра и диковинные деревья. На одной из принцесс была амазонка, на другой — вечернее платье, третья была одета к чаю, на четвертой был туалет для театра, а пятая, по-видимому, приготовилась ко сну. Одна из них держала за руку девочку, которая не могла быть ее дочкой, ибо этих принцесс человеческие страсти не касались. Откуда у нее эта девочка? Почему одна сестра направляется в театр, другая — к чайному столу, третья — в конюшню, четвертая — в спальную? Почему на одной теплая накидка, а другая прячется под зонтиком от летнего зноя? Картина была полна таинственности, но самым странным казалось то, что все эти высочества явно испытывали удовольствие от своих нелепейших и старомодных нарядов. Несуразные шляпы с развевающимися вуалями, несуразные пятнистые капоры, тесно облегающие голову, низкие несуразные прически, несуразные мешковатые рукава, несуразные пояса, расположенные выше талии, несуразные корсажи с фестонами! А юбки! Что за юбки! Настоящие широченные, разукрашенные пирамиды, к вершинам которых приклеены верхние половины принцесс. Поразительно, что принцессы согласились выглядеть столь нелепо и испытывать такие неудобства. Но Софья не замечала ничего чудовищного в этой картине, на которой была надпись: «Последние летние моды из Парижа. Бесплатное приложение к «Майрес Джорнел». Софья и представить себе не могла ничего более изящного, очаровательного и ошеломляющего, чем одежды пятнадцати принцесс.