Повесть о спортивном журналисте - [48]

Но как узнать?

Вот об этом фильме, довольно, впрочем, быстро сошедшем с телеэкрана, оставившем по себе лишь брезгливое воспоминание, и заговорили журналисты в вагоне поезда, мчавшего их из советской столицы в Ригу.

А вы не боитесь, — спросил канадец Барбье на отличном русском языке, с легким украинским акцентом (его мать была украинка, а отец из Квебека), — что кто-то из нашей компании снимет еще один фильм вроде того? Или на границе засветят все наши пленки? — он вызывающе улыбнулся. — Скажите заранее. Я тогда пошлю свои с диппочтой.

Это будет не первый случай, — заметил обозреватель «Юманите» Гробуа, — когда диппочта используется для переправки шпионских материалов, — он пососал постоянно гаснущую трубку и откашлялся.

—Ах, ах! — воскликнул Барбье. — Все, что не соответствует программе, все шпионаж! Зачем было приезжать? Пусть бы наши «советские товарищи» все сами

засняли, написали все наши репортажи и очерки и прислали. И им и нам меньше хлопот.

Луговой счел долгом вмешаться.

- Извините, друзья, — сказал он, — у вас беспредметный разговор. Вы повезете, господин Барбье, через границу любые пленки. Кстати говоря, и здесь вы можете снимать все, что захотите.

- И военные заводы?

- Простите, — начал раздражаться Луговой, — я предполагал, что вы не военный корреспондент, а спортивный.

- Но стадионы ЦСКА нам покажут? — усмехнулся Вист.

Луговой подозрительно посмотрел на него, и Вист торопливо переменил тему разговора.

Не беспокойтесь, Луговой, одни из нас любят вашу страну, другие не любят, но тех жуликов, что снимали телефильм, среди нас нет.

- Почему жуликов? — вскинулся Барбье. — Наверняка они там переборщили, но ведь и доля истины есть.

- Какая доля? — пососав трубку, спросил Гробуа.

- Ну, не знаю... Что у вас, все мальчишки пользуются бутсами и мячами «Адидас»? — повернулся он к Луговому.

- Нет, конечно, но...

- Ну так в чем же они наврали, — перебил Барбье, — показав ваших босоногих футболистов? Вас никто не упрекает, что они у вас есть. Не надо только кричать со всех крыш, что вы всему народу предоставили все возможности для занятий спортом. Кому-то больше, кому-то меньше...

- Первых поменьше, — поддакнул Вист, — вторых побольше. А, Луговой? Или я занимаюсь злостной антисоветской пропагандой? Так, кажется, у вас говорят? — Он захохотал.

- Так, так, именно так они говорят, — покивал головой Гробуа, — и, судя по вашим статьям, вы как раз этим и занимаетесь.

- Вот я и приехал, чтобы посмотреть, как все обстоит в действительности. Ну, ладно, пора спать... Хотя я немного еще поработаю. Знаете, надо застенографировать первые впечатления, пока свежи.

Вист еще в Москве предупредил Лугового, что привык поздно ночью диктовать своей секретарше, и попросил, чтобы никого не беспокоить, поместить их в одном купе. При этом он весело подмигнул.

Последним отправился спать Гробуа.

- Знаете,— сказал он на прощание,— это вы здорово придумали — пригласить всех нас посмотреть ваш спорт. Но таких, как Барбье, могила исправит. Он здесь темных очков не снимет, не надейтесь. Вернется, все равно вас будет грязью поливать.

- Ну что ж, — пожал плечами Луговой, — быть может, тогда кто-нибудь из вашей группы уличит его во лжи? А?

- Быть может, — усмехнулся Гробуа, — я, например. А вот Вист вряд ли.

- Вист вряд ли, — согласился Луговой. — А вдруг Манчини или Громбек?

- Возможно, возможно. Покойной ночи.

Они провели в Риге один день, погуляли по юрмальскому пляжу, одарившему их на редкость солнечной для мая погодой, побывали во Дворце спорта, на теннисном стадионе. А затем выехали в Таллин.

На знаменитой гоночной трассе Пирита Клоостри-митса в сосновом лесу проходило первенство профсоюзов по мотогонкам. Здесь произошла у Лугового незапланированная встреча. Они стояли возле судейской трибуны, окруженные вниманием и почетом. Вообще, внимание и почет окружали их с первого дня на советской земле. По Прибалтике с самой Риги они ездили в роскошном «Икарусе», останавливались в лучших гостиницах. Помимо спортивных мероприятий программа пребывания включала посещение концертов, осмотр музеев.

Сейчас они стояли возле трибуны, только что по радио объявили, что на состязаниях присутствуют гости, видные зарубежные журналисты, и назвали их имена.

Мимо с небольшими промежутками проносились черные «болиды» — могучие мотоциклы с почти лежащими на них слившимися с машинами гонщиками. Шли заезды женщин.

Издали слышался слабый рокот, он стремительно нарастал, и через мгновение машины проносились мимо.

Вот и финиш. Закончила дистанцию первая гонщица, вторая, десятая. А когда финишировала четырнадцатая, она поставила свой мотоцикл под деревьями и подбежала к журналистам.

Спортсменка сняла шлем. Она стояла в своем черном кожаном комбинезоне, в грубых сапогах. На ее загорелой, кое-где измазанной, вспотевшей рожице краснел обгоревший на солнце нос, русые волосы рассыпались по плечам.

Это была Ирина. Она неуверенно улыбалась, глядя на Лугового, — может быть, не следовало подходить?

И вдруг Луговой почувствовал к ней неудержимую нежность. До того раздражало его, надоело это постоянное напряжение, эта круглосуточная бдительность — заботиться о своих беспокойных питомцах, следить, чтобы все было в порядке, и в то же время в любую секунду быть готовым дать отпор в споре, отвечать на вопросы, в том числе и те, что с подковыркой... О господи, как это все надоело!