Повесть о спортивном журналисте - [38]

- Он в корпункте. К нему я и еду.

- Нехорошо заставлять так поздно работать такую очаровательную женщину, — выдавил из себя Луговой.

- Если б он ограничивался только этим, — усмехнулась Элен. Луговому не понравился столь откровенный цинизм.

- Здесь всем приходится много работать, — сухо заметил он.

- Скажите, — неожиданно спросила Элен, — как вы считаете, канадское телевидение справляется со своими задачами, я имею в виду освещение Игр?

- Мне кажется, да, — ответил Луговой, — две программы на английском, две — на французском, вечерний калейдоскоп, прямые передачи. По-моему, они хорошо работают.

- Да, по-моему, тоже, — согласилась Элен, — а как они показывают ваших спортсменов?

- Неплохо.

- Объективно?

- Что вы имеете в виду? — насторожился Луговой.

- Ну, я имею в виду, не делают ли они там всяких выпадов, что ли? Вы же знаете, наши газеты и телевидение не всегда справедливы к вам... к вашей стране.

- Да? — улыбнулся Луговой. — Вы это заметили? Впрочем, у вас есть блестящий пример такого, как вы деликатно выразились, несправедливого отношения совсем под боком.

- Это вы о моем шефе?

- Это я о вашем шефе, — подтвердил Луговой.

- Пожалуй, — неожиданно согласилась Элен. — Но знаете, он ведь борец за чистоту спорта. Он знаменит своими разоблачениями разных грязных комбинаций в области спорта.

- Очень интересно, поздравляю его, — иронически заметил Луговой, — так он что, теперь ищет такие комбинации у нас в стране? Боюсь, он будет разочарован.

- Скажите, а что бы сделал советский журналист, вы, например, если бы у вас в руках оказался сенсационный материал, разоблачающий какое-нибудь скандальное дело в области спорта... или спортивной прессы, телевидения, радио?..

- То же, что и господин Вист, — выступил бы с разоблачением.

- А вам бы разрешили?

- Разрешили, можете не беспокоиться, — Луговой улыбнулся про себя, вспомнив «дело „Мотора"».

- Скажите, — она опять помолчала, — когда вы выступаете с сенсацией, вас не могут привлечь за клевету?

- Вы имеете в виду ваши законы о диффамации? — спросил Луговой. — У нас тоже есть аналогичные. Но разница в том, что у нас ни один журналист не станет никого критиковать, как вы выразились, разоблачать, не имея веских, хорошо проверенных сведений.

- А если речь идет о разоблачении кого-нибудь из западной страны?

- Тем более.

- Но уж если есть веские доказательства, тут вы не стесняетесь?

- Не стесняемся. Я, во всяком случае. А что мне стесняться? Вот ведь ваш уважаемый шеф не стесняется, не имея не то что веских, а вообще никаких доказательств, а иной раз имея доказательства обратные.

— Да, интересно, — задумчиво произнесла Элен. Неожиданно она нахмурила брови, посмотрела на часы.— Ну что же нет машины? Пойду позвоню.

—Счастливого вечера, — сказал Луговой, радуясь, что наконец окончил этот затянувшийся нелепый разговор.

Элен направилась к телефону, а он к лифту.

Однако по дороге он переменил намерение и, легко взбежав по неширокой лестнице на галерею, подошел к столу, где допоздна дежурили девушки из бюро информации. Он хотел спросить у них, как проще всего проехать к месту конного кросса пятиборцев. Пока ему добывали нужную справку, он рассеянным взглядом смотрел на простиравшийся внизу огромный холл. Вот вернулись наши спортивные дипломаты с какого-то приема — они торопятся к лифту, вот какие-то шумные, веселые африканцы потешаются, столпившись над вечерней газетой, тут и там стоят группки беседующих, курсируют в толпе официанты с подносами, посыльные, швейцары, девушки-переводчицы в дурацких, уродующих их пестрых картузиках. А вот и Элен в своем золотистом костюме, идущая к телефону. Он проследил за ней взглядом.

Она подошла к телефонам на другом конце холла, оглянулась, внимательно осмотрела холл, подняла взгляд на галерею, но не увидела его и, постояв несколько секунд, так и не позвонив никуда, неторопливо направилась к лифтам.

Странно... А как же машина, поездка в корпункт, спешка?

Луговой пожал плечами. Странно...

Получив справку и поблагодарив девушек, он поднялся в свой номер.

...А тем временем Элен поднималась в свой. Устало опустив плечи, она медленно прошла по коридору и вставила ключ в замок. Как во многих старых отелях (а «Шератон» был одним из первых, построенных в Монреале), здесь все номера сообщались между собой, и двери между номерами запирались на ключ и на задвижку с каждой стороны. В те времена «люксов» и «сюит» еще не делали, но богатый постоялец мог снять несколько смежных номеров и получить таким образом в свое распоряжение целую галерею сообщающихся помещений.

Вист снял Элен номер рядом со своим. Днем они запирали дверь на задвижку каждый со своей стороны, чтобы не шокировать прислугу — старых, словно специально подобранных по признаку непривлекательности горничных (опасения напрасные — прислуга в отеле давно ко всему привыкла). Но сейчас была ночь, и задвижки отодвинуты.

Вист ушел на очередную мужскую вечеринку с «полезными людьми» и до четырех часов утра вряд ли вернется. Не зажигая света, Элен прошла в его номер, уверенно нащупала чемодан, отперла его своим ключом, приподняла двойное дно и достала отпечатанную на папиросной бумаге машинописную рукопись. Поставив чемодан на место, она вернулась в свой номер и, по-прежнему не зажигая света, прошла в ванную. Заперев дверь, достала из сумки крошечный фотоаппарат «минокс», сняла колпак с лампы над умывальником и, разложив рукопись на стеклянной полке под лампой, стала быстро одну за другой фотографировать страницы. Их было не больше пятидесяти. Она начала с тридцатой, остальные она уже сфотографировала в предыдущие ночи. Особенно тщательно она пересняла последнюю страницу, где стояла подпись Виста.