Повесть о спортивном капитане - [71]

— Это же анекдот про сумасшедших! — вскричал Крутов. — Это просто оскорбление! Товарищ Монастырский, вы позволяете себе недозволенное.

Лосев не вмешивался в спор.

— Брось Крутов, — Монастырский устало махнул рукой. — Морочат тебе голову горьковчане, а ты и уши развесил. Ты когда последний раз был в Горьком?

— Какое это имеет значение?

— Не помнишь. Так я тебе напомню: полтора года назад. Ты небось забыл, как город, выглядит.

— Если мне по всем российским городам мотаться, некому будет руководить.

— И так руководство не богатое, — жестко сказал Монастырский, и глаза его стали холодными и злыми. — Думаю, надо поставить отчет о твоей работе на следующем президиуме.

— Не запугивайте меня! — истерически воскликнул Крутов. — Товарищ Лосев, вы видите…

— Вижу, — хмуро проворчал Лосев. — Не знаю, как вы срабатываетесь.

— Мы и не срабатываемся, — весело сказал Монастырский, — замы у него толковые. Хорошо бы им и председателя такого же.

— Ну вы уж слишком, — поморщился Лосев.

— Почему слишком? — Монастырский пожал плечами. — Хотя верно, слишком долго терпим. Товарищ Лосев, бассейн — это ведь мелочь, так сказать, повод. Есть много других вопросов, куда важней. Нам действительно с Крутовым не сработаться. Моя вина: долго тянул, не говорил — все думал, наладится. Оказывается, нет. Так что ждите моей записки. Придется руководству решать…

— Святослав Ильич, — сухо прервал его Лосев, — мы не для этого сейчас собрались, а для решения конкретного вопроса. Вы настаиваете на передаче средств, предусмотренных для бассейна, в Касписк?

— Категорически — подтвердил Монастырский. — Я уже отдал соответствующее распоряжение.

Я буду жаловаться! — прошептал Крутов.

— Можно быть свободным? — Монастырский встал.

Лосев лишь кивнул головой и демонстративно углубился в бумаги.

…Монастырский осунулся. Чаще «жевал» валидол, при этом упрямо занимался гантелями и «двойниками», подчас продолжал сосать таблетку.

Он успел за это время слетать в командировку в Кишинев и в Белоруссию.

В Кишиневе он еще раз лично убедился в том, что положение с легкой атлетикой там довольно плачевное, и отнюдь не потому, что отсутствует спортан. Собрал актив, выдал кому положено по первое число, но и разъяснил, почему передает покрытие в Каспийск. Закончил свое выступление так:

— Если сумеете воспитать хоть десять, хоть пять перспективных ребят, устрою им сборы в Каспийске — пусть там готовятся. А если действительно дело наладится, даю слово с этой трибуны, что будет и у вас все на высшем уровне оборудовано. Только не нойте и не путайте причины и следствия.

Затем поездил по Белоруссии. В поездке его сопровождал председатель Белорусского республиканского совета общества Белонович. Здесь все было в порядке. Председатель, хитрый, умный, с неисчерпаемым чувством юмора, казалось, никогда не говорил о деле, а все больше шутил, рассказывал всякие веселые истории, приглашал на рыбалку и охоту. Несерьезный человек! Но у этого «несерьезного» человека работа шла на зависть, все всегда было в идеальном порядке. Кадры он подобрал блестящие, и распоряжения его, даже высказанные небрежным тоном, словно речь шла о мелочах, выполнялись мгновенно и точно.

«Тоже вот стиль работы, — размышлял Монастырский. — А какой руководитель! Сколько руководителей, столько и стилей. И как плохо, когда иное начальство пытается установить единый, как правило свой собственный, стиль, даже если он очень хороший. Нет! Дело должно доказывать пользу того или иного метода руководства. Если метод хорош, беспокоиться нечего — его многие подчиненные усвоят. Ну, а если захотят по-своему, но тоже хорошо, — дай им бог здоровья. Лишь бы дело шло. Только не надо это понимать так, что цель оправдывает средства. И цель и средства должны быть правильные». «Хорошо рассуждаешь, — ухмыльнулся про себя Монастырский, — а попробуй достигни…»

Белонович пригласил своего начальника на лесной костер. Машины въехали в густой лес по рубленой дороге. Монастырский сразу вспомнил военные годы и бревенчатые пути, по которым тащил свои противотанковые орудия. Приехали в самый настоящий лесной партизанский лагерь: землянки, штаб, банька, склады, наблюдательные пункты. Все «по-всамделишному», добротно, тщательно сшито-сбито.

Удили рыбу, варили уху на костре, пекли картошку, под баян пели песни военной поры, растопили баню. Поспали три часа, а наутро Белонович, добродушно посмеиваясь, спросил:

— Товарищ председатель Центрального совета, как думаешь, где провел ночь?

— Как где? — в тон ему ответил Монастырский. — В сороковых годах, в партизанском лагере.

— Никак нет. Ошибаетесь. В восьмидесятых, на лыжной базе юношеской лыжной секции!

Монастырский понял сразу.

— Ну даешь! Сам придумал или подсказали?

— Коллективный разум, — улыбнулся Белонович. — Патент не берем. Пользуйтесь.

Он рассказал, что после президиума, вернувшись в Минск, собрал актив, сообщил, что ради общего дела «Эстафеты» придется «ужаться» со строительством лыжных баз. Вот тогда и родилась идея. Юные эстафетовцы с энтузиазмом взялись за строительство «партизанских лагерей» — лыжных баз. Готовы были пожертвовать каникулами (и уж, конечно, занятиями), чтобы соорудить эти романтические лесные базы.