Повесть о последнем кранки - [5]

— Что же, юноша, отныне вы служите у меня. Доран!

Тот подошел, кранки поговорил с ним. Доран посмотрел на меня и, усмехнувшись, кивнул.

— В городе поговорим, — сказал он мне. Больше — ни слова. Меня опять как бы не стало. Вот так — окажи кранки услугу, и сам к нему в услужение попадешь.

Здесь, наверное, стоит сказать о том, что когда мы уже были на подходе к городу, нам навстречу попался большой отряд королевской гвардии, все при параде, под знаменами. Командир был обрадован встречей и сказал, что послан оказать господину этелу Эмрэгу-кранки почести и торжественно встретить его, но его удивило, что мы так близко от города, и что господин Эмрэг так плохо выглядит. Тот ответил, что не мог спать, стремясь к своей невесте. Я не понял — не то он взаправду, не то издевался. По крайней мере, придраться было не к чему. А вот очень красивый молодой человек, явно из высшей знати, приехавший вместе с королевским отрядом, был явно смущен. Не то слово — он закусил губу и прямо-таки сверлил Эмрэга-кранки бешеным взглядом. Ноздри его раздувались, как у хищного зверя. Но, когда мой новый господин посмотрел на него, он сумел изобразить на лице улыбку и оба вежливо раскланялись.

V. ШАНФЕЛЛАС

То, что один из моих родителей был кранки, видно по моим глазам, хотя они у меня куда ярче, чем у матери. От нее я унаследовал не только глаза, но и странную удачливость кранки. Но я чувствую себя человеком. Кранки не то чтобы не любят таких как мы, но полукровки для них более чужие, чем люди. Я буду говорить кранки, поскольку мы больше привыкли к этому названию, хотя сами они называют себя инетани, и только некоторых называют кранки. Эмрэг, к примеру, только так и зовется, Эмрэг-кранки. Но его не всегда так звали.

Не могу сказать, что благодаря своему происхождению я очень хорошо знаю кранки, я, скорее, понимаю их лучше многих. Но я человек. И мне это по сердцу. Для кранки мы, люди, слишком ранти. Трудно перевести. Это одновременно и суетливый, и непоседливый, но и отважный, склонный к приключениям. Ранти, одним словом. А мне всегда казалось, что сами кранки олицетворение того, что зовется счастливой старостью. Покой, свобода от забот, много времени на раздумья и любование бытием. И почти полное отсутствие всяческих свершений, какое-то нежелание что-либо менять, удовлетворенное безразличие. С одной стороны, это хорошо — у кранки никогда не бывает ни поветрий, ни неурожаев. Нет и богов. Они не воюют друг с другом. Последняя война, в которой они участвовали, была людской. Они говорят — герои и великое всегда только "были". У них много времени на создание красивого, от песен до вещей, они все грамотны, они могут много необычного, но почему-то это не дает им радости. Напротив, кранки по натуре склонны к печали, чрезмерной по меркам людей. И еще есть в них некая обреченность. Как в моей матери, которая твердо знала, когда умрет.

Как бы то ни было, я родился от большой любви, ибо кранки только великая любовь может заставить покинуть свой народ и лишиться Имна-Шолль. Кстати, городские кранки не так сильно привязаны к традициям и тоже ранти, и, по-моему, смысл жизни видят все же в самой жизни, как и мы, люди, а не в Имна-Шолль. Но это к слову. Мой отец долгое время вел дела этела Эршау, а когда он ушел на покой, этим занялся я. Я богат. Я очень богат и удачлив и в делах, и в друзьях. Я никогда не смотрел на этела Эршау снизу вверх, как другие — я не зависел от него. И тому это, похоже, нравилось. Я часто бывал у него в гостях в Саллане и в его доме в Шанните. А он сам, приезжая в Тан по делам, всегда останавливался у меня. Теперь, семь лет спустя после смерти Эршау, ко мне должен был приехать его сын. Он и раньше бывал у меня, но никогда не останавливался в моем доме — кранки очень щепетильны. Но теперь он просил меня принять его. Причину его приезда я прекрасно знал. Лайин стала совершеннолетней, и государь Араэну напомнил Эмрэгу о его долге. Многие не понимали этого брака наследницы престола с потомком вымирающего народа колдунов. Ходили всякие слухи. Но я, Шанфеллас, богатейший из купцов королевства, вхожий во все знатные дома и принятый наравне с высшей знатью во дворце, знал немного больше. Мне об этом кое-что рассказал еще Эршау. Все знали, что после Битвы-на-Пожарище государь некоторое время гостил в Саллане, и Эршау подолгу и часто беседовал с государем с глазу на глаз. Я не знаю, о чем они говорили, Эршау не слишком распространялся об этом, но мне известно, что речь шла о какой-то сделке, которая была бы ко благу обоих народов. Что именно мы можем получить от кранки, и что мы им можем дать — я не знаю. Но мое наследное чутье говорит: это дело выгодное. И я поддержу Эмрэга как смогу.

Он приехал в таком состоянии, что я испугался за его жизнь. Я помнил его первый приезд вместе с отцом семь лет назад. Это было как раз после той злосчастной резни в Риннане, после чего Эршау забрал к себе в дом Тимарэт. Он очень возмужал с тех пор. Кранки стареют медленнее нас и живут дольше, но сейчас он выглядел как раз на свои тридцать четыре. Он сразу сказал мне, что его выманили люди Даэрнара, причем нехитрой уловкой. Всем известно, что кранки в вопросах чести щепетильны до дурости. Так попался и Эмрэг. Он ждал честного разговора с соперником, но напоролся на убийц. Я не очень понял, как это он мог точно знать, что не погибнет, но от кранки можно всего ожидать. Скорее, я был склонен верить в его удачу и в случай, пославший ему этого юношу, Кима. А то, что Даэрнар был уверен в молчании Эмрэга, я прекрасно понимал. Кранки никогда не назовет имя врага, разве что будет умирать и передаст месть другому. Хотя чего тут скрывать, всем все было известно. Даэрнар, заложник, сын узурпатора, оставленный в живых лишь по милости государя, был в королевском роду единственным мужчиной кроме самого государя. Итак, наутро нам предстояло явиться пред очи его величества. Эмрэг обручится с Лайин. Они впервые увидят друг друга, хотя, как мне показалось, Эмрэг уже без памяти был влюблен в свою невесту. Прямо как в сказках — влюбился в портрет девушки и слухи о ней.