Повесть о полках Богунском и Таращанском - [22]

Боженко был дан маршрут идти проселками, где он в эту минуту меньше всего мог встретиться с оккупантами. Но батько отклонялся обязательно в сторону железнодорожных магистралей.

Если сказать по правде, больше всего подкупало батька в действиях кочубеевских отрядов, несмотря на разногласия по поводу боевых планов, то, что партизаны едва не голыми руками разгромили вооруженных до зубов оккупантов, побили их, опозорили и заставили «ползать на коленях», выпрашивая обратно отданные в жестоком бою пулеметы.

«Позор оккупации и слава партизанам», — велел выгравировать батько на рукоятке маузера, подаренного им сегодня Петру Кочубею, руководившему боем с оккупантами в Дроздовице.

Батько был уверен, устраивая чаепитие, что он договорится с Кочубеями относительно изменения маршрута и в случае чего моргнет в сторону партизан: это, дескать, их партизанское дело.

Кроме того, батько хотел получить от Дениса взятые им в городе сто пять пулеметов или хотя бы половину.

Батько не пригласил Черноуса, хоть и знал, что тот все равно придет сам. Батько хотел выиграть время, пока он явится, и поэтому приступил к делу сразу, как только вышли на улицу, чтобы отправиться к нему на квартиру.

— При тысяче бойцов сколько у вас полагается пулеметов? — прямо спросил он Петра, намекая на только что переданные ему полторы тысячи бойцов.

— Тридцать пять пулеметов, отец, — отвечал Петро.

— Сорок, — поправил Денис, — плюс два, которые я у вас взял перед боем, товарищ Боженко.

— Чистая математика, — довольно улыбнулся батько. — Ну ладно, сынки. Теперь пойдет дело вот какое… Послушай, Кабула, — обратился он к шагавшему рядом своему комбату, — а кто же у нас проверит караулы?

— Слушаюсь, товарищ командир, — откозырял Кабула, отлично понимавший, что у батька имеется конфиденциальный разговор с Кочубеями. — Я потом подойду, — кивнул он Кочубеям,

— Ходи, ходи!.. — махнул ему батько рукой. — Ну, дело, сынки, почти секретное. Не подумайте чего дурного, от партии секретов у меня нет, — прибавил он тут же. — Вы мне оба нравитесь, я вас люблю, но особенно у меня есть любовь к вам за те два пулемета немецких, что взяли вы голыми руками, и за прочее по оккупантскому «нейтралитету». Не должны мы отпустить их, собак, с нашим маслом, салом и крупой, — то позорно будет нам. Какое ваше мнение, сынки? А?.. Вот и пришли. Шумигай, распорядись чайком да яишней там и прочее— все понятно. Ну, садитесь, гости дорогие, молодые хозяины мои, садитесь, — хлопнул он по табурету. — Ну, как твое мнение попервоначалу, товарищ губсекретарь и предревком? — обратился он прежде всего к Петру.

— Видишь, батьку, ты прав, но я думаю, что у штаба армии есть свой план операции и вмешиваться нам — ревкому — в этот план теперь не годится.

— А ты, Денис? Твое какое слово будет, сынок? — с надеждой поглядел Боженко на Дениса.

— Я выражусь несколько свободнее, — заявил Денис, — но бить оккупантов надо не тебе, а мне.

— Как так? Новое дело! — всполошился батько. — Вот загвоздка!

— Нет, без загвоздки. Ты регулярная единица дивизии, и у тебя строго начертанный план операции и маршрут. Куда твой маршрут? На Чернигов? А там — до Киева оккупантов не увидишь. Да дел тебе еще хватит и без того: два Палия, Балбачан, Петлюра и прочие атаманчики. А вот я, имея при ревкоме две тысячи человек гарнизона и находясь на магистрали их движения да имея с ними конфликт… — Денис полез в карман за документом, но батько махнул рукой.

— Знаю, не доставай, про ранение матроса знаю…

— Вот я с этим самым документом и буду орудовать.

Но тут Денис понял, что зря похвастался перед батьком. Петро сильно надавил ему ногу под столом, но уже было поздно. Батько расходился не на шутку. Он взволнованно зашагал по комнате.

— Опять ты мне — поперек двора бревно! Молодо ты, зелено. Завтра-послезавтра тут Щорс будет, письмо имею, вот он и пойдет на Чернигов. А я по зализнице[18] по прямой линии на Конотоп. Тут они от меня не уйдут. Вот и размилое дело. Эх ты, Денис, Денис! Давай мне людей и пулеметы и иншее прочее и становись под мою команду. Черт с нею, со славою моею; ненависть моя больше того! Пойдем, беру тебя с собою, а оккупантов изничтожим в прах, чтоб им, проклятым, пусто было!..

Денис увидел, что допустил непоправимую ошибку. Петро укоризненно глядел на него, щуря сквозь очки близорукие глаза.

— Пейте чаек, сынки, ешьте яичницу. Вы, верно, еще после боя не ели.

— Давай подъедим, папаша. Да ты не волнуйся, мы к завтрему это дело обмозгуем. Я тебе завтра дам ответ, — заявил Денис, принимаясь за еду.

В это время вошли Черноус и Кабула.

— Я только что с прямого провода, папаша, — сказал Черноус, разматывая телеграфную ленту и дразня ею батька, как котенка. — С дивизией говорил — с Храпивницким, есть для тебя новости.

— Гм… новости? — оживился батько. — Ну, докладай!

— Да ты что ж нас чаем не угощаешь? — потянулся Черноус озябшими руками к парующему на столе самовару. — Утихомирься. Сейчас доложу, новости интересные. И с Николаем говорил.

— Со Щорсом? Ну, докладай, докладай! — торопил батько, пододвигая Черноусу закуски и усаживаясь напротив него. — Ты как Щорса нашел? Три дня связи с ним не имею. Где запропал? Что с богунцами? Ну ж, докладай. Брось ты жевать колбасу, ради Христа, Христофор.