Повесть о победах московского государства - [17]

Теологическое мировоззрение автора заметно сказалось не только на идейно-содержательной стороне “Повести…”, но и на ее стилистическом строе. Это не особенность одной лишь “Повести…”, но общее свойство всех произведений о “Смуте”.

В “Повести…” нет ни одного события, которое бы не получило объяснения или обоснования прежде всего с провиденциальной точки зрения. Все предопределено божественным промыслом. “Повесть…” насыщена обычными для древнерусской литературы церковно-книжными формулами, в которых констатируется, что бедствия обрушились на страну “за умножение грех наших”, “за беззаконие свое”, “понеже бо беззакония наша превзыдоша главы наша”. Все успехи объясняются божественным снисхождением к людям; при этом употребляются другие обязательные формулы: “помощию божиею”, “милостию божиею и молитвами пречистыя богоматери”, “помощию пречистыя богородицы”, “заступлением чудотворцев” и т. д. В характеристиках главных героев также немало формул, отражающих зависимость стиля “Повести…” от религиозного мировоззрения автора.

Для автора “Повести…”, как и для других писателей начала XVII в., “борьба за независимость государства отождествлялась в это время с борьбой за православную веру”. [51] Отсюда постоянное подчеркивание благочестия положительных героев, демонстрирующих “велие попечение о православии”, и “иноверности” противника.

Забота о сохранении православной веры в представлении авторов XVII в. была нераздельно связана с готовностью сражаться за освобождение страны, и только данное сочетание являлось свидетельством патриотизма. Такое понимание патриотизма в “Повести…” выражается многократно повторяемыми, почти без изменений, словами. Примером может послужить характеристика смольнян, которые не пали духом, потеряв под Смоленском семьи и поместья, но остались твердыми противниками интервентов, “пекущеся о православной христианской вере и о очищении Московского государства”. Если речь идет об одном человеке, как например о М. В. Скопине-Шуйском или Козьме Минине, то формула эта в первой своей части приобретает такой вид: “о православной вере ревнитель”.

Завершают перечисление элементов стиля церковной книжности в “Повести…” цитаты, заимствованные из библейских и богослужебных книг.

Рассказ о многочисленных боевых действиях и использование в качестве литературного источника “Повести о взятии Царьграда в 1453 г.” сделали неизбежным присутствие в “Повести…” элементов стиля древнерусских воинских повестей, начиная с отдельных слов и кончая схемой описания сражения.

В особенности близким к традиционной схеме [52] является описание боя Нижегородского ополчения с войском гетмана Ходкевича у стен московского Кремля: “ратные люди” мужественно начинают сражение и “с литовскими людми биющеся неослабно” “от утра даже и до полудне”; продолжительная битва утомляет противников - “от многия сечи обоих стран полки истомишася”, уставшие бойцы “за руки емлющеся” (л. 53), русские начинают уступать, но в это время благодаря уму и красноречию Козьмы Минина приходят на помощь казаки князя Трубецкого; вместе они “наипаче на бой устремишася” (л. 53 об.).и побеждают.

Множество устойчивых словосочетаний, обязательных для древнерусских воинских повестей, рассыпано по всей “Повести…”. Оценивая результат бесконечных боевых действий как пагубный для обоих противников, автор говорит: “…и от частых боев с обеих стран руских и полских людей множество падаху” (л. 40). Ожесточенность сражения определяется словами “бой велик и сеча зла”, для характеристики состояния, в которое впадают противники от “мужества и грозы” М. В. Скопина-Шуйского, от упоминания одного его имени, неоднократно применяются выражения “страх и трепет”, “страх и ужас”. Автор пользуется устойчивыми словосочетаниями широко, иногда незначительно изменяя их,; иногда применяя к необычным с точки зрения их привычного употребления ситуациям. Формула, с помощью которой описывается взрыв городской стены, у него принимает такой вид: “Воста же трус и мятеж во граде” (л. 45). Рассказывая о взрыве церкви в Смоленске, он применяет вначале обычные для данной ситуации трафаретные выражения, а завершает рассказ картиной, имевшей место только в этом случае: “И бысть трус велий, и множество людей во граде и за градом, русских и полских людей, побита. Та же великую церковь, верх и стены ея, разносиша от многаго пушечнаго стреляния” (л. 45 об.).

В стиле воинских повестей даны характеристики воевод и смоленских дворян. Обязательным элементом этой характеристики служат слова об умении руководить войсками, о мужестве и храбрости, о твердости и бесстрашии в бою. Так, князь Скопин-Шуйский всегда разумно строит войска, сам следит за ходом битвы, морально укрепляет воинов “…и сам многую свою силу и премудрую храбрость показа, пред всеми полки напущающе” (л. 26).

Воинская лексика и фразеология в “Повести…” на редкость обширна и разнообразна. Это слова и выражения типа: “ратное стройство”, “премудрая храбрость”, “служивая потреба”, “чтобы ратным людем на стану готовили запасы и кормы”, “бочки с пушечным зелием”, “два острожка”, “подкоп”, “коши”, “приступы”, “башни”, “стены”, “пушки”, “пищали”, “осада”, “оружие”, “признаки”, “таборы” и т. д. Такая особенность “Повести…” не удивляет, ибо автор ее был профессиональным воином и свободно и широко пользовался привычной для него воинской терминологией.