В Лозовском опять всколыхнулось прежнее чувство, он снова любил и был счастлив, готовый всячески оправдать новую вспышку нежности. «Что толку воевать с ветряными мельницами? — говорил он себе. — Девушка хороша, добра, безмерно предана науке… Ее чуткое сердце откликается на музыку, поэзию, на страдания больных и даже животных. Ничем не убедишь ее ставить опыты на щенках… Меня сближают с ней общие творческие интересы, влечение к искусству и многое другое».
Этому голосу возражал другой — трезвый, насыщенный опытом: «Ты уподобляешься Санину в «Вешних водах», Владимиру Петровичу в «Первой любви» и автору исповеди в «Белых ночах». Уж очень они беспомощны, на привязи у чувства, смысл которого им непонятен. И любовь их разгоралась без серьезного повода. Одного околдовали «густые брови, немного надвинутые, настоящие соболиные», другого — лицо «доброе, умное, чистое, несказанное, с черными глубокими, залитыми тенью и все–таки светившимися глазами…», третьего — «обворожительный стан», «неземной взгляд», «овеянный грустью лик»… У Тургенева этого добра сколько угодно, немало и сбитых с толку сердец…»
Все увидел и прочувствовал Лозовский, а главное упустил. Плененный мужеством девушки, ее любовью к науке и музыке, он недооценил ее выдержку и характер, которых так не хватало ему. Сколько раз ее твердый и спокойный взгляд приходил ему на помощь, сдерживал его безудержный порыв, вселял покой там, где бушевали бесплодные страсти…
Случилось это давно, и звали девушку — Евгения Михайловна.
Еще раз судьба свела Лозовского с ней, но на этот раз не к добру.
Только что отгремела великая война, Семен Семенович и Валентин Петрович вернулись в Москву. Их земляк и товарищ по институту Ардалион Петрович, или Ардик, как они называли его между собой, провел эти годы на кафедре, успел защитить диссертацию и получить степень кандидата медицинских наук. Он встретил друзей с распростертыми объятиями. Лозовскому он помог занять место ординатора в клинике, Злочевского порекомендовал в лабораторию. Некоторое время три товарища рождения тысяча девятьсот двенадцатого года занимали комнату в общежитии, питались в общей столовой, жили неразлучно, но мечтали порознь. Каждый надеялся сотворить чудо: один — в анатомии, другой — в терапии, а третий — в радиоволновой физиотерапии.
В те годы Ардалион Петрович был добрым и приятным малым. Не слишком разговорчивый, застенчивый и замкнутый, он много и серьезно изучал медицину, избегал веселых пирушек и питал нежную привязанность к лабораторным котятам. С ними он резвился, как ребенок, и нередко уносил их в портфеле с собой, чтобы дома продлить забаву. Непривлекательные черты его лица скрашивались непосредственной простотой в обращении с людьми, подлинным благодушием и строгим отношением к себе и к другим во всем, что касалось нравственных правил. Никаких уклонений от моральных норм, никакой сделки с совестью.
Шли годы, Лозовский преуспевал в лаборатории и клинике, его друга занимало входившее в моду лечение ультракороткими радиоволнами высокой частоты. Будучи той же природы, что лучистая энергия токов Д’Арсонваля, диатермии, видимого солнечного света, инфракрасных, ультрафиолетовых и рентгеновых лучей, известных уже в медицине, вновь открытое излучение обнаруживало необыкновенную избирательность: действуя на определенные ткани и соки, не затрагивать других. Под ультракороткими лучами гибнут яйца паразитических червей, вредители сельского хозяйства — долгоносик и клещ, повышается зсхожесть и энергия прорастания семян, надолго сохраняются снятые плоды и обеспечивается их дозревание. Влажное дерево, просушка которого длится обычно до сорока суток, под действием лучей высыхает в тридцать минут.
Злополучные радиоволны рассорили друзей и обратились для одного из них в источник горьких забот. Началась эта история случайным разговором, которому оба сперва не придали значения.
Как–то Лозовский вскользь рассказал о физиотерапевте, некоем Дубове, с которым случайно познакомился в поезде. Несколько суток, проведенных в дороге и на конференции врачей, сблизили их, и знакомый, между прочим, рассказал о новом способе лечения разбитых конечностей ультракоротковолновым облучени–ем. Переломленные бедра, руки и плечи, как бы ни были раздроблены кости, в короткое время срастались, и, как правило, без осложнений. Недавние больные, бессильные подняться с постели, спустя три недели оставляли больницу, вновь способные выполнять любую работу. Искусство управлять этой лучистой энергией осложнялось тем, что от ее дозы зависело быстрое или медленное восстановление тканей и костей, между тем малейший избыток ее вызывал отеки и отодвигал выздоровление.
Рассказ почему–то заинтересовал Ардалиона Петровича, и дня не проходило с тех пор, чтобы он не вспоминал о работах Дубова. Его интересовали технические подробности, детали, особенно занимала исходная мощность генератора и длина лечебной волны. Когда Лозовский предложил запросить об этом Дубова, Пузырев наотрез отказался. Однажды в беседе Семен Семенович вспомнил, что Дубов на прощание сунул ему копию статьи, приготовленной для печати. «Я хотел ее опубликовать, — сказал он Лозовскому, — но передумал. Потерплю годик, проведу ряд новых опытов и напишу монографию. Прочтите и верните с вашим заключением».
