Повесть о мужестве - [44]

Ровно в четырнадцать ноль-ноль на аэродром прибыли два автобуса с ранеными. Двадцать три искалеченных, еще возбужденных недавним боем человека в сопровождении беленькой курносой девочки с толстой косой быстро были погружены в бомбардировщик и расположились в фюзеляже на нескольких, с трудом добытых матрацах и брезентовых чехлах, снятых чуть ли не со всей эскадрильи.

Потом Гастелло долго не давали вылет, потому что с характерным свистом, нещадно пыля, на взлетную дорожку садились возвратившиеся с боевого вылета истребители.

Последней садилась «Чайка» с красной шестеркой на хвосте. Николай из своей кабины сразу заметил, что машина еле тянет — капот на моторе сорван, на месте люка под правой плоскостью чернело зияющее отверстие. Истребитель, коснувшись земли, покатился, забирая вбок и кренясь на сторону. Дважды он чиркнул плоскостью землю и остановился в туче поднятой пыли. Туда устремилась санитарная машина и побежали люди. После этого погрузили на борт еще одного раненого — летчика с красной шестерки. Шел он сам, опираясь здоровой рукой о плечо сопровождавшего его санитара, другая рука была плотно прибинтована к груди, голова сплошь закрыта белой марлевой повязкой, открытым оставался только один глаз — покрасневший и воспаленный. Подойдя к самолету, летчик поднял голову и, заметив в кабине Гастелло, поприветствовал его здоровой рукой. Сердце Николая болезненно сжалось: как же осторожно надо везти этих людей, какая ответственность ложится на его плечи. Тысячу раз прав был командующий, придавая такое значение этому рейсу. Каждому из этих людей угрожает смерть, если он, Николай Гастелло, не доставит их вовремя в госпиталь.

3

Километр за километром самолет приближается к цели. Возбужденные голоса за спиной Николая утихли — видимо, раненые, убаюканные ровным гулом мотора, дремлют. «Вот, — думает он, — Аня небось воображает, что я воюю, а я…»

— Николай Францевич, а впереди что-то того! — перебивает его мысли Сырица.

Да, впереди действительно было «что-то того» — белая в лучах солнца, похожая на шляпку гриба вершина огромного облака словно оперлась на два свинцово-серых крыла, распростершихся на многие километры над горами. «Вот и грозовой фронт, — подумалось Николаю, — его, пожалуй, не обойдешь».

— Попробуем перепрыгнуть, — говорит он, подключаясь к управлению.

Чем ближе, тем грознее выглядит облако. В его белой, сверкающей массе обнаружились черные зияющие трещины и провалы. Где-то там, в темной клубящейся глубине, угадываются фиолетовые всплески молний. Несмотря на то что Гастелло все время набирал высоту, верхний край тучи закрыл полнеба и серым козырьком навис над самолетом. Мгла сгустилась, и по стеклам кабины косо поползли мелкие дрожащие капли.

Еще немного, еще сто метров вверх, еще десять — туман порозовел и превратился в светлеющие на бегу хлопья. Теперь самолет летел над сказочной страной, похожей на инопланетный пейзаж из фантастического романа. Внизу расстилалась слепяще белая равнина с яркими выступами самых разнообразных очертаний. Под самолетом бежала его крылатая тень, то взбегая на холм, то исчезая в провале. Трудно было поверить, что где-то внизу гремит гром и косые нити дождя заливают землю.

Гастелло любил в яркий солнечный день полетать на большой высоте над сплошной облачностью. Отрешенность от всего земного охватывала его в это время. Ему казалось тогда, что он находится в преддверии далекого и загадочного космоса, который всегда манил его своей недоступностью.

Моторы работали гулко и ровно. На этой высоте их песня казалась особенно звонкой. Вдруг натренированное ухо Гастелло уловило перебой в этом ровном гуле. Еще и еще раз… Он повернул голову — правый крайний мотор чихнул, выпустил клуб черного дыма и заглох. Идя на трех моторах, самолет сразу стал терять высоту. Снова мимо кабины поползли клочья розового тумана, и, как ни старался Гастелло, самолет все больше и больше проваливался в седую мглу.

— Вышел из строя четвертый мотор, — доложил механик Швыдченко. — Сейчас проверю.

Не первый раз старший лейтенант Гастелло ведет самолет на трех моторах, и в грозу ему приходилось попадать. Но сейчас, кроме экипажа, в машине двадцать четыре раненых, беспомощных человека, за жизнь и спокойствие которых он в ответе.

«Как-то они там? Удобно ли им?» — подумал Николай.

Словно в ответ на его мысли, самолет тряхнуло, и по фонарю кабины косой, ломаной линией прошелестел электрический разряд. А через минуту где-то впереди, может быть, в километре, а может, и в десяти метрах, вспыхнула огромная искра молнии. Перед глазами Гастелло разверзлась черная пустота с вращающимися огненными кругами и зелеными пересекающимися линиями. Он знал, что ослепление это через минуту пройдет, но и минуты было достаточно, чтобы самолет еще глубже провалился в тучу. Когда огненные круги растаяли, он снова увидел приборную доску — стрелка высотомера лениво раскачивалась где-то около нуля.

Вдруг самолет вздрогнул и под напором бешеного воздушного потока метнулся в сторону. Всем телом Гастелло почувствовал, как напрягся и задрожал бомбардировщик, словно напряглись и натянулись его собственные нервы.