Повесть о любви и счастье, или Откровенно о сокровенном - [6]

Мой старший брат Валера после окончания восьмого класса учился в ПТУ в соседнем районе на слесаря по ремонту автомобилей. Закончив училище, он отрабатывал два года в областном городе в автобусном парке, снимая с однокашниками в частном доме мансарду.

Я, накопив денег, в основном на выигрышах в шашки у Николая Васильевича, выпросился у родителей съездить летом с братом в город. Мне очень хотелось купить «воздушку», то есть пневматическую винтовку. В комнате у ребят было очень много клопов, которые меня просто заедали. По ночам я просыпался в слезах, будя всех, и мы все вместе давили их на моей кровати. А клопы, учуяв, видимо, молодую кровь, вновь собирались со всей комнаты на мою кровать, как только выключали свет.

Мне очень нравились в городе исторические места и мне хотелось посетить все музеи города. У нас краеведческий музей был тогда только в соседнем районном городке, так в нём я уже раза четыре был.

Мои деньги брат с товарищами сразу пропили, пообещав с получки отдать. Я без денег занялся изучением города, то есть посещением музеев с хозяйским сыном Серёгой. Благо, детей тогда в музеи пускали бесплатно. В этом городе я был первый раз, и на второй день моего пребывания в автобусе нас «поймал» контроль. За безбилетный проезд меня высадили, а Серёгу нет, он ростом был очень маленький, в родителей, да и моложе меня на два года.

Сгорая со стыда, а по жизни я очень стеснительный, я выскочил из автобуса, абсолютно не зная города. Это случилось в другом районе города, а их в городе восемь, да и город большой — миллионник. Я стал пешком добираться до дома, где жил брат. Зная только номер маршрута, бежал за автобусом, пока не терял его из вида, на перекрёстках ждал следующий автобус и повторял то же самое. Уже затемно я сам пришёл домой, а Валера с друзьями искали меня по городу.

Не помню почему, а «воздушку» мне брат так и не купил, но на эти деньги он купил мне две пары боксерских перчаток. После этой поездки в город Степаныч и подарил мне ружьё, когда я приехал к ним в деревню гостить. Он видел, как мне хотелось иметь в руках оружие, и ведь не побоялся доверить мне ружье с патронами. Наверное, Степаныч видел, что я плохого этим ружьем никому не сделаю, несмотря на мой ранний возраст.

ГЛАВА 5

Первый закон истории — бояться какой бы то ни было лжи, а затем — не бояться какой бы то ни было правды.

Цицерон.

Когда мне было лет десять, Никита Петрович Корж с семьей переехали в соседнюю область. Там ему дали высокую должность в леспромхозе и хорошую квартиру (большой рубленый двухквартирный дом), какие делали тогда для начальников в лесных поселках, а все рабочие жили в бараках. Мне было очень жалко расставаться с Колькой, своим двоюродным братом, ведь мы были с ним неразлучны, каждый день вместе. Он мне был тогда самый близкий и лучший друг. Да, пожалуй, и по всей жизни у меня больше не было такого хорошего, близкого друга, за исключением сына.

Дом в посёлке у них купили наши родственники. Материн племянник с женой переехали из «неперспективной» по-хрущёвски деревни, находившейся в восьми километрах от нашего починка. С ними приехал старый дед Дюдя Петя (так все родственники его называли), который занимался у них со своими праправнучками. Он был с большой белой бородой, ветеран первой мировой и гражданской войн, очень похожий на деда из фильма «Мальчиш-Кибальчиш».

Меня всегда интересовала история, а в школе это был мой любимый предмет. От дюди Пети из его рассказов я узнавал несколько другую историю о революции, гражданской войне, НЭПе и коллективизации, нежели мы изучали в школе. Во-первых, с его слов, далеко не большевики и Ленин деморализовали армию на фронте, так как солдаты считали их шпионами Вильгельма, а сам царь Николай II. В окопах солдаты пели частушки «Царь Николай на войне воевал, а Гришка Распутин царицу е…» и тому подобные. Вот это для мужиков того времени было самое обидное, поэтому они бросали винтовки и расходились по домам, видя наплевательское отношение царя, то есть власти к ним и к их голодающим семьям.

После Октябрьской революции дюдю Петю насильно мобилизовали большевики, отправили воевать со своим же народом, что ему очень не хотелось делать. Тем более, у таких же мужиков, как и он сам, выгребать последнее зерно, чтобы «революция не умерла с голоду» (продразвёрстка). С гражданской войны он вскоре вернулся, «закосив» по здоровью, хотя прожил дюдя Петя сто семь лет. До самой смерти был в силе, а умер он, когда я уже отслужил в армии и жил на белогорщине.

Мой отец, 1909 года рождения, тоже захватил ещё жизнь до революции и кое-чего мне рассказывал. В школе им преподавал поп из церкви соседнего села «закон Божий». У всех крестьян в их деревне были нарезаны участки пахотной земли и лугов, и практически в каждом крестьянском хозяйстве были лошадь и корова. После революции, будучи ещё ребёнком, отец возил ночью на санках по половине зарезанного для этого дела большого поросёнка председателю и секретарю комбеда деревни, чтобы его отца, зажиточного мужика, «голодранцы» не отправили на Соловки.

Мой дед жил тогда не бедно, имел четыре лошади и самый большой в деревне дом под железной крышей, в одной половине дома у него был магазин. Отец часто вспоминал, как после революции деревенская нищета из комбеда, проходя пьяная мимо их дома, обычно кричала: «Пётр Ларионыч, накрывай на стол, а то Соловки по тебе плачут».