Повесть о граде Лиходейске - [2]

И Яшка, помятуя сие, трудился, кончик пера-самописца покусывая. Ибо во всем порядок должон быть. Ведь без порядку на свете жить - всем в тягость великую...

- Дураками Россея крепка! - Вещал священник вознесенский, отец Онуфрий, заедая блин румяный вареною в сахаре клюквою. - Без дураков Россеи не обойтись, ибо ими казна наша полнится непрестанно. - С чего же это ты так порешил-то, батюшка? - Вопрошала в ответ ему попадья Анастасея, выливая новый блин на горячую сковороду. - С чего? - Отвечал ей отец Онуфрий, посылая во след клюкве глоток ароматного чаю.- С чего? Так вот извольте, матушка: третьего дню в приходе нашем человек ученый, Гришка Комаров, что в университете Лиходейском профессором тунеядствует, сказывал, что в Петершбурге уж и городовые вновь объявились, кондукторы всевозможные, и прочие бездельники, прости господи душу мою грешную. Уж слухи идут, что губернатор ихний скоро заместо троллейбусов да автобусов всяческих кареты лошадные по городу сызнова пустит, а у кого кареты той не сыщется, пешком ходить накажут для сохранения здоровью. И ведь найдутся дураки: будут ноженьками отмахивать с конца в конец, а казне с того опять же прибыток. Далее скажу вам: города, веси, да прошпекты по-старинному поименовали давеча. Вот приедет какой дурак с лиходейской губернии в губернию петершбурхскую, сестрицу болящую проведать, или за какой иной нуждой, станет улицу Красноармейскую сыскивать - ан нету уж той улицы-то. Куда дураку деваться? А пойдет дурак в справочную контору. В конторе той бумагу ему выправят подобающую, что, мол, так, дескать, и так, улица Красноармейская в Разбойничью ноне переделана. И казна,глядишь, не в накладе. Еще вот сказывают: герб наш теперича по-старинному о двух головах соорудили, и триколер тож в закон ввели. Ранее как оно было: знамена государственные все более красного сукна делали, а ноне того сукна одна полоска осталась - все економия! Да и дурак какой ту материю на рубаху себе не утащит, ибо какому дураку рубаха враз о трех цветах надобна? Вот и сужу посему: с дураков отечеству прибыток один да благополучие. - То-то оно и видно, что с дураков прибытку навалило, когда власть партейную отменили и царскую наново назначили! Аж посейчас кушать нечего сделалось. - Отмахнулась матушка, сваливая допеченый блин в ароматную стопку. - А все потому, - важно воздев к небесам палец промасленный, ответствовал святой отец,- что не столь с дураками мы жили, сколь при дураках. Ежели б правители те разумом побогаче оказались, оне, прежде чем с престолу отрекаться, выкатили б к дуракам бочку с водкою, да закуски какой к ей приложили. Тогда б и царя нового выбирать надобности небыло. - А плохо ль вам при царе-то Бориске живется? - Вопрошала его матушка Анастасея. - Да то-то и оно, что хорошо. - Вот отсель и помалкивайте, Бога ради. - Закончила попадья, утирая лицо влажное передником яркого цвету.

Едва закончил Яшка Скородумов отчет свой составлять, перо прочь отложив, как послышались на лестнице, что в покои верхние вела, тяжелые шаги губернаторские. Выскочил Яшка в гостиную к фонтану и канарейкам в тот самый миг, когда Сотрап Емельяныч уже ступал по ковру, пол в этаже первом застилавшему, брюшко свое, весьма внушительно из-под халата выпиравшее, степенно оглаживая. - Сотрап Емельяныч, ваша милость! - Воскликнул Яшка, усердно делая на лице своем радость неописуемую, - бумагу вашу организовал я, как приказывали. - Дурак. - Отозвался Сотрап Емельяныч благодушно. - Ибо говорить мне надобно не иначе, как "ваше превосходительство", или "ваше сиятельство", в наихудшем случае. На будующее уразумей. - Так точно, ваше сиятельство, - откликнулся Яшка охотно, превращая радость неописуемую в радость уж словами совсем невыразимую, - циркуляр к нам новый из столичной канцелярии пожаловал. Свидетельствует он, что дадено нам с послезавтрашнего числу еще двенадцать миллионов на нужды городские. Куда оные употребить изволите, гошпиталю, на лекарств преобретение, или детскому приюту, на прокормление? - Снова дурак, - был ему ответ, - ибо сам знаешь, что к левому крылу усадьбы уже давно баньку пристроить следует. А эскулапы с няньками перетопчутся,пожалуй. - Так отчетность же соблюдать надобно... - Дурак еще раз. Для отчетности напишешь... Уж не знаю чего. Сам в таких делах ловок, небось. Да испроси у столицы еще мильонов сорок для всякого расходу, дороги обновить, иль мост через Беглянку навести взамен старого. Пруд хочу в парке выкопать, и чтоб лебеди плавали всенепременно... Прохор!

Явился Прохор, губернаторский повар. Предстал он в белом переднике и белом же колпаке, по недогляду набекрень съехавшим, однако ж, несмотря на вид неряшливый, был он мастером в деле своем, каких поискать еще надобно. Чего на обед у нас, Прохор? - Вопросил губернатор, голову набок наклонив, и повора сквозь прищуренное веко лениво изучая. - На первое блюдо консоме и суп с фаршированным томатом-с; во вторую перемену щука с картофелем в красном вине и мясное в соусе с каперсами; горячий шоколад и десерт, как полагается-с. - Рапортовал повар. - Дурак. - Кивнул губернатор.- Суп с томатами выкинь, мясное смени на крабов с голландским соусом, а к десерту сотвори мне кофе, непременно со сливками. - Сей минут будет исполнено-с, Сотрап Емельяныч. - Поклонился повар. - И вели подать в комнаты. - Наказал губернатор, грузно вверх по лестнице в покои свои обратно уплывая. Через две четверти часа без малого, оставшись наедине с собственною персоною, Сотрап Емельяныч поданый в комнаты обед уже поглощал с достойным усердием, в думы свои при том глубоко погрузившись. А думы те были нелегкие. Уж и тужился он и старался для города родного Лиходейска блага всяческого изобрести, а все не в прок; зимою вот, под Рождество, вознамерился он для примеру дом большой торговый подле площади, что в центре, возвесть, на то и сумму по бумагам канцелярским необходимую из казны столичной вытребовал. Дело то и люду торговому во благо, и горожанам простым в радость: чем по базарам непотребным, на Соддом с Гоморрою боле походящим, да по киоскам сомнительного свойству бегать голову очертя, ужель не проще в место такое придти да и прикупить всего, чего душе надобно? Устроили тогда по поводу нового этого предприятия банкет подобающего размаху, и гостей приглашенных было множество, а неприглашенных еще более; и персон важных, для фуршету подобного совершенно необходимых - без счету; и речи произносили все больше прочувствованные и к случаю как нельзя пригодные. Не все речи те Сотрап Емельяныч к огорчению своему сейчас припоминал с отчетливостью, поелику ко второй половине празднецтва принял он на душу свою намного более того, что душе его по природным ее особенностям уместить было возможно, однако ж впечатления об вечере оном остались у его губернаторского привосходительства самые что ни на есть благоприятнейшие. Распорядился он на утро все базары соддомские заодно с киосками с лица городского стереть, дабы воспоминаний от них не осталось и малейших, что и было с расторопностью исполнено. Дома же торгового и посейчас подле площади не появилось, ибо, как Яшка объяснял в последствии терпеливо, прейскуранты на все, из чего дома подобные строятся, опосля фуршету менялись неоднократно; появилась же подле усадьбы губернаторской конюшня обширная с десятком орловских скакунов да псарня для охотничьего дела; Яшка же в новых штиблетах и костюме черного английского сукна щеголять принялся. Откуда все означенное у него вдруг взялось - один черт его ведает. В другом случае возжелал Сотрап Емельяныч трамвай вокруг Вытнинской улицы, что к парку городскому примыкала, пустить для нужд рабочего люда. И рельсы из столицы на то были выписаны со шпалами, и деньги, дабы рабочим, что рельсы те укладывать наняты, жалованье платить к сроку надлежащему. Улицу Вытнинскую раскопали в тот же месяц с поспешностью, опосля чего деньги образом весьма каверзным кончились ко всеобщему недоразумению,поскольку решил в то же время Сотрап Емельяныч крышу в усадьбе своей прохудившуюся наново настелить; рабочие запили горькую, рельсы проржавели до состояния, для трамвайного движения непотребного, улица же означенная в том виде и осталась с данного времени, ибо отсылать средства материальные для ее закапывания в столице отказывались начисто. Мыслил Сотрап Емельяныч о том, что жизнь человеческая коротка несказанно, время уходит с неумолимостью, а средств день ото дня требуется все более. Только где ж этих средств сыскать, ежели не только у него, ничтожного, но и у всей России, сколько ни есть в ней губернаторов и министров всеразличных, потребности существуют ничуть не менее, чем у него самого, важные. А Яшка тем временем придумывал лихорадочно, как бы с подвернувшихся двенадцати мильонов пару десятков тыщ припрятать подалее, без особых опосля того для себя последствий.