Повесть о дупле (Уцухо-моногатари). Часть 2 - [25]

Наконец наступил пятидесятый день. Госпожа Дзидзюдэн сказала супруге Масаёри:

— Вот и настало время давать лепёшку Инумия.[61] Как же нам всё получше устроить?

— Надо всего приготовить много и таким образом, чтобы никто из посторонних не знал,[62] — ответила та. — Это можно сделать только здесь. И если мы не позаботимся о каждой мелочи, то лучше вообще ничего не устраивать.

— Беспокоиться не о чем, — успокоила её Дзидзюдэн, — приготовлено всего очень много. Пойдём в твои покои?

— Можно туда, — сказала супруга министра.

— Сегодня мы пойдём в другие покои — объявила госпожа Дзидзюдэн прислуживающим дамам.

Санэёри велел внести угощение и поставить перед сём бравшимися. Перед Инумия было поставлено двенадцать серебряных подносов. На них были серебряные кубки, посуда из аквилярии, диаметром в три сун, выпиленная на токарном станке. На четырёх подносах были разложены лепёшки, на других четырёх — сушёная снедь, четыре подноса были с фруктами. Подносы были покрыты красивыми скатертями, украшены листьями деревьев и цветами. Перед взрослыми было поставлено по двенадцать подносов из светлой аквилярии. Коробок с едой было по пятидесяти каждого вида: из аквилярии, цезальпинии и сандалового дерева. Столики и шесты для их переноски были из таких же пород деревьев. Даже завязки мешков и ленты были великолепны. Внесли подносы, уставленные двойными коробками, за ними — пятьдесят обычных коробок. Подносы с едой были поставлены перед супругой Масаёри, матерью Инумия и госпожой Дзидзюдэн. Принцесса послала еду Накатада. Среди собравшихся были распорядительница из Отделения дворцовых прислужниц, кормилица Тайфу и другие дамы. Распорядительнице преподнесли тридцать коробок из кипарисовика и пятьдесят обычных. К ним было приложено письмо, написанное госпожой Дзидзюдэн:

«Пока я собиралась написать Вам, наступил пятидесятый день.

Давно о дне этом

Малютка твердит

Непрерывно.

Запомнит его навсегда,

Впервые лепёшку отведав».[63]

Столько же коробок было послано Фудзицубо.

Когда наступило время давать Инумия лепёшку, дамы стали требовать, чтобы девочку внесли к ним: «Дайте нам поскорее посмотреть на неё!» Накатада не хотел, чтобы ребёнка приносили на пир. Но наконец, искупав и одев девочку в однослойное платьице из узорчатого шёлка, кормилица вынесла её к присутствующим. Госпожа Дзидзюдэн взяла ребёнка на руки и показала жене Масаёри, которая нашла, что Инумия стала гораздо больше и хорошо держит головку. Девочка походила на мандарин, завёрнутый в белый шёлк,[64] и была очень беленькая и красивая.

— До сих пор мне её ещё не показывали, — сказала жена Масаёри. — Много детей я видела, но такой хорошенькой мне видеть ещё не приходилось. Бывает, что ребёнок и не очень красив, но со временем становится довольно красивым, а эта девочка особенная и определённо будет красавицей!

— Кто знает? — ответила госпожа Дзидзюдэн и унесла ребёнка.

— Возможно, она будет даже красивее своих родителей, — заключила жена Масаёри.

Собравшиеся стали рассматривать присланный декоративный столик с лепёшками: под высокой сосной стояли два журавля, у одного в клюве были палочки для еды, у другого — золотая ложка, на которой рукой императора было написано:

«Впервые лепёшку

Под вечной сосной

Отведав,

Лепечет младенец:

„Тысяча лет, тысяча лет!"»[65]

Жена Масаёри, прочитав стихотворение, написала на белой тонкой бумаге:

«Если ребёнка

Под этой сосной

Мы лепёшкой накормим,

Жизнь его

На тысячу лет удлинится».

Она прикрепила бумагу к столику и промолвила, обращаясь к Дзидзюдэн:

— Столь милостивого письма мы ещё не получали!

Высочайшая наложница в свою очередь написала:

«До старости дожив,

Спустя тысячелетье,

Ты будешь вспоминать,

Как сегодня

Лепёшку эту ела», —

и передала матери Инумия, не говоря ни слова. Кто-то, глядя на это, спросил:

— Почему же не зачитывают стихотворения?

Принцесса написала:

«Под этими ветками

Съев впервые лепёшку,

Узнаешь ты от сосны,

Что такое

Тысячелетняя жизнь».

Дзидзюдэн придвинула столик к Накатада. Он, внимательно рассмотрев столик и прочитав всё, что было написано, добавил:

«Съела лепёшку

Под тысячелетней сосной.

Пусть сегодня

Получишь ты в дар

Такую же долгую жизнь!»

— Покажи-ка мне, — попросил Тадаясу.

Но Накатада ответил: — Такого замечательного почерка тебе видеть нельзя! — и продвинул столик за занавесь.

— Ты говоришь так, как будто я не могу пройти туда! — недовольно сказал принц, прошёл за занавесь и стал рассматривать столик.

«Беспрерывно,[66] — написал он, —

И сосёнка-принцесса,

И журавль

Стоят друг подле друга.

Дивись! Когда ещё такое

Увидеть сможешь?»[67]

Он передал столик кормилице, которая сложила:

«Всем детям

От века твердят

О жизни тысячелетней.

Неужели сегодня никто

Ничего поновее не скажет?»

Когда прочитали её стихотворение, все рассмеялись: «Вот как кормилица нас рассудила!»

Тем временем пришёл ответ от главной распорядительницы, матери Накатада. Посыльному вручили белое платье и штаны. Мать Накатада писала:

«Мне хотелось послать Вам письмо, но последние дни я была очень занята. Тем не менее о пятидесятом дне забыть я I не могла.

Милому хныканью

Часто внимала.

Можно ли было

В нём слова различить:

„Пятидесятый день?"