Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909 - [57]

В Нижнем, правда, было относительно спокойно. Эпидемия в нем еще не вспыхнула. Губернатор Баранов мог проявить энергию, не подрывая тем свою популярность.

Предварительные меры, принятые им, оказались довольно разумны, и, когда начались заболевания, они не вызвали такой паники, как в других местах.

Помню эпизод, связанный с холерой. В Нижний приехала из Москвы курсистка, которую постигла какая-то личная неудача. Ее мрачное настроение все усиливалось и кончилось попыткой самоубийства. К своим спасителям она отнеслась крайне раздраженно и упрямо заявляла, что все равно покончит с собой.

Об этом узнала тетя и попросила познакомить ее с курсисткой. Та пришла. Тетя стала спрашивать ее, действительно ли жизнь стала ей в тягость, и она твердо решилась избавиться от нее. Девушка отвечала утвердительно. Тогда тетя спросила, знает ли она, какое разразилось бедствие, и какой ужас испытывают те, на кого обрушивается эта страшная болезнь. А ухаживать за больными, облегчать их страдания мало кто соглашается. Слишком велик страх заразиться. Уход между тем очень прост и не требует специальной подготовки.

Коли ей жизнь не дорога, почему бы ей не предложить свои услуги. Если она заразится и умрет — ну что же, она к этому и стремится. Но все-таки прежде она облегчит страдания хоть нескольких несчастных, может быть и спасет кому-нибудь жизнь.

Тетины аргументы подействовали, как это ни странно. Девушка поступила сиделкой в холерную больницу, не заразилась и вышла оттуда, совершенно забыв о своем намерении. Она приходила к тете и горячо благодарила ее за указание пути к спасению. Она поступила на фельдшерские курсы и занялась медицинской работой.

У меня не было ни достаточной самоотверженности, ни причин для сведения счетов с жизнью, я не последовала примеру курсистки. И я не уверена, что тетя так же спокойно направила бы меня в холерную больницу.

Осенью я с обычным удовольствием вернулась на Курсы.

Этот год на Курсах не оставил таких ярких воспоминаний, как первые два. Все уже было знакомо, хотя и приятно по-прежнему.

Прибавилось два новых профессора — чрезвычайно красноречивый, но, по-моему, не особенно содержательный И. А. Котляревский, читавший нам Байрона и романтизм, и Н. И. Кареев, читавший историю французской революции.

Тема настолько привлекала, что огромная аудитория оказалась переполненной. Кареев был полной противоположностью Котляревскому. Лекции его были очень содержательны, но лектор он был не блестящий, читал таким монотонным голосом, что драматические события в его изложении тускнели и внимание аудитории постепенно ослабевало.

Помню такой случай. Кареев излагал историю якобинских казней.

— Маркиз взошел на эшафот, — повествовал профессор, — и сказал… Дайте мне стакан воды, мне что-то нехорошо…

Погруженная в гипнотическое состояние аудитория равнодушно выслушала странную просьбу маркиза.

— Дайте мне стакан воды, — повторил профессор, — мне что-то нехорошо…

Результат тот же.

— Да дайте же мне стакан воды, — несколько повысил голос профессор, — мне что-то нехорошо.

Оказалось, что нехорошо было не ожидавшему казни маркизу, на что жаловаться смысла уже не имело, а самому профессору.

По-видимому, в университете лекции Кареева проходили не более оживленно, и это сказывалось во время экзаменов.

Раз какой-то студент безнадежно молчал на экзамене по новой истории. Наконец, потеряв надежду услышать что-нибудь, Кареев сказал:

— Ну, если вы не можете ничего рассказать по билету, расскажите нам что-нибудь о Наполеоне III.

— Профессор шутит, — с апломбом заявил студент. — Уж это-то я знаю, что Наполеон был один.

Должно быть, он благополучно проспал всю историю Наполеона III.

Тем не менее и курсистки, и студенты очень хорошо относились к профессору Карееву. Он импонировал своими обширными знаниями, подкупал прекрасным отношением к слушателям и внушал уважение неизменным благородством, какое он проявлял во всех столкновениях студентов с начальством, и своим твердым поведением во время всех студенческих историй.

Год промелькнул как-то незаметно, и я снова очутилась дома.

На этот раз мне не повезло. Перед самым отъездом в Петербург осенью я серьезно заболела, и мне не пришлось уехать.

Я проболела почти все первое полугодие, и тетя советовала мне не комкать занятий на 4-м курсе, а лучше пропустить весь год и в будущем году прослушать весь курс с начала. Я согласилась, тем более что тетя с дядей собирались поехать на весну в Крым с компанией знакомых нижегородцев.

Поездка в Крым

Дядя заканчивал обследование нижегородской губернии и собирался уезжать из Нижнего. Он получил предложение от петербургской городской управы взять на себя заведывание петербургской статистикой и организацию в этом году всеобщей переписи в Петербурге.

И то, и другое было для него очень заманчиво. Кроме того, его привлекало в Петербурге участие в редакции незадолго до того образовавшегося журнала «Русское богатство». И редакционный коллективу ближайшие сотрудники были его хорошие знакомые, и люди, с которыми он был тесно связан идейно. Главное, в редакцию был приглашен и Короленко, давший согласие с условием, что будет часто наезжать в Петербург, но работу вести в Нижнем. Он не хотел порывать с Нижним, столичная жизнь его не привлекала. Дядя все же надеялся, что Владимир Галактионович, втянувшись в редакционную работу, сам увидит, что вести ее из Нижнего трудно, и даст себя убедить переехать в Петербург.