Повернуть судьбу вспять - [50]

Им она как-нибудь объяснит…

— Мне нравится смотреть на звезды, — тяжело вздохнула Любка. — Я там молчу и слушаю. И дрогнет душа, и разойдутся своды, и выйдут из огня саламандры, которые будут плясать всю ночь, пока горит огонь и светят звезды, и петь, поднимая сознание к другим мирам.

— Это же не стихи, — поморщилась Инга.

— Я знаю. Я так чувствую, — пожала плечами Любка. — Мне нравится.

— Я не то хотела сказать, — Инга подняла ведро с грязной водой и потащила к выходу. — Может тебе попробовать писать стихи? Я тебе помогу. Вдвоем быстрее.

— Подожди, ты не выливай. Мочи грязь, а я пройдусь веником и сполосну чистой водой. Мосты легко мыть, воду можно в щели загонять, — поделилась секретом Любка. — Тут два здания, которые соединили перемычкой, под нами подвала нет. Стихи я пробовала. Мысль есть, а слова на ум не приходят.

— Надо рифму, — Инга остановилась, задумалась, опершись на швабру. — Например,

И дрогнет душа, и разойдутся своды.

И саламандры выйдут из огня.

Пока горит огонь, и светят звезды,

Они в миры другие унесут меня.

— Круто! — в изумлении уставившись на Ингу, согласилась Любка. — А если так: я бегу меж звезд невидимой пылинкой, обнимая вселенную. Туда, где берет начало моя дорога. Крылатые драконы помогут мне преодолеть молочную реку. И я, наконец-то, обрету покой, преклонив голову на изумрудную траву, согревшись в лучах голубого солнца.

— Сложновато так сразу… — задумалась Инга. —

Меж звезд невидимой пылинкой,

Туда, где обрету покой,

По Млечному Пути меня несут крылатые драконы.

Домой!

Согревшись светом голубого солнца,

На изумрудную траву я уроню главу… Чего там дальше? — она обмакнула швабру в ведро и, не стряхивая воду, прошлась тряпкой по половице.

— И пусть закроется оконце, а то меня поднимет и снова ветром унесет! — хихикнула Любка в восхищении. — И давно стихи пишешь?

— Нет, таких высоких мыслей у меня нет, — призналась Инга. —

Я гадаю на ромашке,

Обрывая лепестки,

Ты опять прошел с Наташкой,

А я гибну от тоски!

— Это кому? — полюбопытствовала Любка, перебирая в уме Наташек. В школе их было много. Только в их классе четыре. Так сразу и не догадаешься о ком речь.

— Было дело! — махнула Инга безразлично рукой. — Это уже в прошлом.

Наконец, они закончили. Вдвоем дело продвигалось быстро. Пока кто-то одна ходила за водой, вторая быстро протирала пол, расстилая бумагу. И уже собирались уходить, когда вдруг вбежала встревоженная запыхавшаяся мать.

— Быстрее… Николка тут?!

— Наверху! Играет… — Любка с первого взгляда поняла, что отчим опять поджидал мать где-то на дороге, набросившись на нее. Руки и ноги у нее снова затряслись.

Заметив Ингу, мать на мгновение остановилась, то ли смягчившись, то ли в недоумении.

— А-а? — она внимательно посмотрела на Ингу. Увидеть ее в компании с Любкой она явно не ожидала.

— Она мне помогала, — сказала Любка, поторапливая мать. И не дожидаясь, побежала вверх по лестнице одеваться.

Через пару минут они уже были на улице. Любка чувствовала неловкость, стараясь на Ингу не смотреть. Настроение у нее испортилось.

— Наверное, сегодня не получится, — виновато сказала она.

— Я понимаю, — кивнула Инга. — Я знаю, что вы часто ночуете в доме быта. Мне из окна видно, когда у вас свет горит. Мы можем ко мне пойти, у меня сегодня дома более или менее… — она усмехнулась.

— В смысле? — недоверчиво покосилась на нее Любка.

Инга тяжело вздохнула.

— Ты думаешь, только у тебя все плохо? Мы приехали сюда из-за отца, здесь нас никто не знает. Сначала было все хорошо, а теперь снова началось. Если отец начал пить, его не остановить. В школе уже знают.

Вот оно в чем дело! Ну, правильно, было бы хорошо, разве пришла бы? И все же, Любка Инге сочувствовала от всего сердца. Такое врагу не пожелаешь. По крайне мере, подлизываться она ни к кому не собиралась, просто искала понимания.

— А мама? — ошарашено поинтересовалась она.

— Одна не пьет, но если отец принес, удержаться не может, — в лице Инги было столько боли, что она, наверное, передалась Любке. На Любку она не смотрела, только под ноги.

— А почему ты мне все это рассказываешь? — остановилась Любка. — Если не хочешь… Нет, если тебе так легче… Мне тоже иногда…

Инга пожала плечами, сунула руки в карманы и зябко поежилась, глядя в пространство перед собой.

— Стыдно признаться, но я самолюбка. Я когда на тебя смотрю, думаю, если ты можешь, то и я смогу. У тебя такая жизнь, никто бы не выдержал, а ты все равно, раненая, но летишь, как птица. Я не знаю человека, на которого бы набросились все, а он бы все равно смотрел свысока. Ты… гордая и… ужасно правдивая.

— Ну… — промычала Любка в задумчивости. Сравнение с раненой птицей ей польстило. — Мне просто деваться некуда…

— Мне тоже. Вдвоем легче. Я давно хотела попросить у тебя прощения, за тот случай во втором классе… Я не знала, что все так обернется. Мне, правда, хотелось причесть тебя, умыть, сделать на себя похожей. Это я потом поняла, что здесь другая жизнь.

— Я знаю, — растроганно произнесла Любка.

— Почему-то все думают, что иметь родителей учителей это здорово, — кисло скривилась Инга. — Не здорово. Я такой же человек, как все. Я все время что-то строила из себя, но дура, а ты… Ты другая, — она пожала плечами.