Повернуть судьбу вспять - [28]

Она выгораживала дядю, чтобы думали, будто она живет с ним дружно. Тогда почему она продала свой дом и смогла купить только этот, который и домом-то не назовешь? И снова жаловалась, что нет денег.

Отчим появился в доме на первое мая позапрошлого года, она ка раз заканчивала третий класс — а на девятое он принес свои вещи…

Привела его все та же Нинкина мать, которую Любка ненавидела всею своею душою, как и Нинку. После того, как они переехали, переехала и Нинка — и теперь они жили на соседней улице в финском доме, построенном из камня. Отчим только что вернулся из тюрьмы, жить ему было негде. В тюрьму его посадили на десять лет, но вернулся он на два года раньше — выпустили за хорошее поведение. А посадили за то, что убил человека табуреткой. Но сам он этого не признавал, жалуясь, что тот на него набросился, а он только защищался, и его оболгали.

Мать поначалу не то, чтобы обрадовалась, но как-то расцвела, все же теперь в доме был мужик. Старалась создать уют: повесила новые шторы, помыла окна и прокопченные бревна, намекая, что надо бы обить их фанерой, чтобы было теплее, и поклеить обоями, как у людей.

Отчим никогда не говорил матери ни да, ни нет, лишь раздражался…

Любка тоже первое время гордилась, теперь у нее как бы был отец. Уже год, как в школе начались неприятности, и она все еще пыталась наладить с ребятами отношения. И то, что за нее есть кому заступиться, придавало ей уверенности. Сначала все так было — бить ее перестали. Раза два отчим купил им с Николкой яблоки, подшил сапоги. Конечно, пьяный отчим ее настораживал, ей было стыдно, что он пускал слюни, совсем, как она во время приступа, скалил рот и жаловался, что жизнь не удалась — но старалась не показывать вида. Во-первых, она тоже болела, а во-вторых, отца у нее никогда не было — но она видела, что многие пьяные ведут себя так же, а в-третьих, мать теперь сама попивала вместе с ним и иногда Любку хвалила, чтобы она отчиму тоже понравилась.

Но продолжалось это недолго…

Месяца через два, когда у них в доме сидело много народа — правили дом, меняя гнилые бревна, — отчим выбежал на улицу и вернулся с топором, пригрозив всем выпустить кишки. Кто-то вырвал у него топор и бросил, а после люди разбежались кто куда. Любка в это время как раз мыла в ограде посуду. Мать начала его успокаивать. Сначала он вроде бы успокоился, а потом схватил ее и начал бить, повалив на землю и пиная ногами. Мать не могла даже вскрикнуть, только охала и хрипела. Любка набросилась на него сзади, намертво вцепившись в ноги. Мать отчим пинать перестал, вышибая дух теперь уже из нее — но Любка ничего не чувствовала, тело снова было не ее.

А потом начал искать брошенный топор, волоча ее за собой за платье…

Пока он шарился в траве, мать успела подняться на ноги. Прихрамывая, бросилась бежать.

Заметив, что мать далеко, Любка со всей силы вцепилась зубами в руку отчима, прокусив до крови. Он на мгновение взвыл, выпустив ее и прижав руку к себе. Бегала она быстро, в школе никто не мог ее обогнать, кроме мальчиков и девочек из старших классов — она догнала мать на повороте и обернулась — отчим за ними не погнался, остановившись у калитки.

Первым делом забежали к Нинкиной матери, которая в это время стряпала пирожки…

В новом доме у Нинки комнат было много, целых три. Теперь, когда она работала в магазине, который стоял в самом центре села, жили они так богато, как больше никто, наверное, не жил, кроме председателей сельсовета и начальников колхоза, которые тоже получили по кирпичному дому на этой улице, построенных для них. У Нинки были самые красивые платья, игрушки и вещи. В большой комнате стоял цветной, а не черно-белый телевизор «Рекорд» — и огромный. Вкусно пахло хлебом. Во дворе стояла машина «москвич», на котором они ездили и в район, и за вениками, а порой довозили Нинку до школы. Им даже телефон провели.

— Тина, зачем ты будешь в милицию звонить?! — испугалась Нинкина мать, загораживая собой телефон. — Вон, какая пьяная! Сама-то лучше? Чего люди о тебе подумают? С ума не сходи! Приревновал, наверное. Ты с мужиком не живала… Хвостом при муже не крутят. Ну, если ревнует, значит, любит! — она успокоилась, вдруг перейдя на поучительный тон. — Вот увидишь, проспится, будет ноги целовать!

Мать сразу сникла, сильно ссутулившись и состарившись.

Глаза у нее и правда были какими-то неживыми, а движения заторможенными. Но пьяной мать не была, Любка это знала точно — за стол только-только сели. Пьяным был отчим, он спрятал бутылку водки в стайке, а когда заходил туда будто бы по делам, наливал себе по пол стакана и выпивал. Бутылку Любка нашла, когда ходила кормить овец. Когда дом править закончили, она была уже пустая.

Любка потрясла мать за плечо, но она не проснулась, будто и в самом деле была пьяная. Нинкина мать покачала головой, бросила в углу на пол фуфайки, перетащила мать и отправилась стряпать пирожки дальше. И даже угостила двумя пирожками Любку. А Любка встревожилась. Она видела, как отчим пинал и месил мать. Как тесто. И понимала, что он мог ее покалечить.

А ночью, после того как она сходила за Николкой, который играл с соседскими девчонками, Любка заснула и ей приснился страшный сон. Словно кто-то схватил за горло и сжал его. Она хотела вздохнуть, но воздуха не было, стало вдруг темно, будто провалилась во тьму. И чем больше она пыталась выбраться, тем глубже ее засасывало.