Повелители Огня - [7]

К Папаше обращаться было бесполезно, он целеустремленно продвигался сквозь толчею в поисках чего-то, понятного ему одному. Отыскал какую-то дверь, пинком распахнул ее и ввалился внутрь. Дженни приготовилась к худшему. Если улица была слишком шумной, а коридоры этого странного дома оказались еще хуже, то уж за дверью точно скрывается нечто ужасное. Но… к ее удивлению там был лишь один человек. Более того — этот не носился и не орал, а спокойно восседал за столом, заваленным сломанными перьями, бумагами и всевозможными канцелярскими принадлежностями. Он чем-то неуловимо напоминал гнома из «Дрейкензера и компаньонов», что было странно, ибо этот незнакомец был тощим, долговязым, а перед ним не валялся боевой топор. Вскоре Дженни поняла, что у них было общего с гномом — Бурмаль явился сюда, чтобы заключить сделку.

Начался отчаянный торг, смысла которого Дженни не понимала. Конечно, она слышала о такой штуке, как газета, и понимала, чем занимаются в редакции. Но до сих пор не приходилось иметь дело… Бурмаль требовал, чтобы газетчик сделал какое-то объявление о спектакле, воспевающем и прославляющем грядущую победу Эверона. Однако все, что он говорил, не устраивало человека за столом. Тот задал несколько вопросов о содержании спектакля…Наконец решил:

— Я пришлю своего сотрудника на представление, он посмотрит и напишет необходимый текст.

— Мне это обойдется дороже, верно? — тут же насторожился Папаша.

— Вообще-то, это должно оплачиваться отдельно, — согласился газетчик, — но для тебя я сделаю исключение. Я сам приду, вот что! И сам лично ознакомлюсь с этой постановкой. Эверону давно уже нужно что-то в таком духе. Патриотическое и прекрасное! Бодрое и зовущее! Я давно говорю: Повелители Огня погрязли в своих интригах и не думают о поддержании силы духа в народе, копошащемся у подножия Вулкана. Мы стоим на пороге войны, но народ утратил патриотический порыв.

— М-да, — неопределенно буркнул Бурмаль. — Народ это такая штука, которая постоянно что-то утрачивает, копошась у подножия Вулкана…

— Искусство пробудит в массах силу и готовность к самопожертвованию во имя Родины! — повысил голос тощий газетчик. Он не слушал ответов и говорил так, будто выступает перед большим собранием. — Если спектакль мне понравится, я посвящу ему целую серию очерков. Народ Эверона ждет от нас новых идей!

— И, конечно, мне народные нужды обойдутся в звонкую монету, — поддакнул Бурмаль. — Интересно, почему я, приезжий, должен платить за это?

— Из патриотизма, исключительно из патриотизма! — вдохновенно произнес газетчик. Он встал из-за стола, на глазах преображаясь. На бледных впалых щеках вспыхнул пламенный румянец, глаза засверкали. — Но послушай, сейчас я возьму с тебя по обычному тарифу. Первая полоса, иллюстрации, почет и внимание! Если спектакль мне понравится, то гарантирую скидку. «Зоркий глашатай» — влиятельное издание, мы будем добиваться, чтобы тебе предоставили право показать свое искусство в городском театре. Это тебе не площадь Тысячи Столбов, там плату за вход берут! Но одно условие.

— Ну? — кисло спросил Бурмаль. — Его сияющие перспективы почему-то не воодушевили.

— Мы заключим соглашение: в случае успеха о твоем спектакле пишу только я. Никому, кроме «Зоркого глашатая» ты не скажешь ни слова.

— И обычный тариф за статью? — уточнил Папаша.

— Еще скидка пять процентов, если спектакль мне понравится. Я давно ищу что-то… — газетчик щелкнул сухими желтыми пальцами. — Что-то новое и значительное. Город протух. А ты новый человек с новыми идеями.

— Я новый человек с деньгами, — буркнул Папаша, вытаскивая кошелек, наполненный гномом в «Дрейкензере и компаньонах». — Во всяком случае, был таковым, пока не явился сюда, в редакцию.

У Дженни голова шла кругом от этих разговоров. Какие еще свежие патриотические идеи? Какой театр? И какие, Трохомор помилуй, интриги Повелителей Огня? Какое до всего этого дело им — бродячим актерам? Но Папаша говорил очень серьезно. Дженни умела определить, когда он разыгрывает роль, а когда не притворяется. Сейчас Бурмаль говорил вполне откровенно.

Когда сделка состоялась, и актеры покинули редакцию, Дженни с удивлением поняла, что больше не теряется на улице. Она уже освоилась настолько, что рискнула выпустить рукав брата и догнать шагавшего впереди Бурмаля. После суеты и криков в редакции улица ее больше не пугала. Похоже, впечатления превысили порог восприятия Дженни, крупинка соли растаяла в воде, город растворил пришелицу.

— Папаша, — спросила Дженни, — а что ты вообще сделал? Ты же отдал все наши монеты! А их хватило бы на оплату по крайней мере недели выступлений!

— Почти все отдал, — согласился Бурмаль. — Но если нам повезет, я заручился союзником. Здесь газеты имеют большое влияние, а этот тип из «Зоркого глашатая» задумал поставить на наш театр. Понятия не имею, что у него на уме, но я его заинтересовал! Хвала Трохомору, нашему высочайшему покровителю, теперь не только он, старенький, будет за нами присматривать. Теперь их будет двое — Трохомор и «Зоркий глашатай»!

Дженни бы расспросила еще, но все-таки улица, хоть и перестала ее пугать, оставалась неподходящим местом для беседы. А Бурмаль пребывал в радостном возбуждении, он мог бы еще долго расписывать, насколько ловкий ход он сейчас совершил. Он говорил и говорил, однако Дженни все равно не понимала, какой смысл в газете. Папаша резко остановился, и юные спутники едва не влетели в его широченную спину.