Повелитель звуков - [3]
Так получилось, что мое заселение в келью отца Стефана совпало с эпохой жесточайших гонений на католическую церковь в Германском союзе. Поскольку любой католик находился на подозрении у властей как враг государства и прихожан в церкви аббатства Бейрон в первые годы моего служения не хватало, свободного времени у меня было в избытке. Раз в неделю я облачался в светское платье, седлал мула и отправлялся в городок Тюттлинген, расположенный всего в нескольких часах езды от аббатства. В Тюттлингене была великолепная даже по меркам больших городов букинистическая лавка. Я проводил там целый день, зарывшись в книги, даже не прерываясь на обед, насыщаясь исключительно печатным словом. Одни книги я прочитывал на месте, другие брал под залог, записывая их на вымышленное имя доктора Шлезингера. Хотя моему пребыванию в Германии ничто не угрожало, мне не хотелось распространяться о том, что я — католический священник. В букинистической лавке я познакомился с Клавдием, юношей с задорно искрящимися глазами и тонким изгибом бровей. Он вел учет, выдавал и принимал книги, брал залог. Частые визиты в букинистическую лавку привели к тому, что наше знакомство переросло в дружбу, дружба же превратилась в некое подобие заговора верных.
Клавдий, прознав о моей слабости ко всему запрещенному, начал подсовывать мне книги, недоступные простым смертным: их выдавали историкам и эрудитам, и то — если те могли предъявить официальное разрешение. Очевидно, Клавдий не догадывался, что под именем доктора Шлезингера скрывается монах. Полагаю, в противном случае он не стал бы выдавать мне с такой легкостью эротические поэмы и другие сочинения, запрещенные орденом и папой. От раза к разу он открывал для меня все новые сокровища, пылившиеся в подвалах букинистической лавки: апокрифические евангелия, апологетические писания, запретные любовные романы…
Я пишу эти строки и сгораю от стыда. А что еще остается человеку, который не способен оправдаться даже перед листом бумаги? Да, так оно и было. Я, Юрген цур Линде, священник, прочел десятки книг о любви и страсти, но мною двигало не сладострастие. Не зря говорят, что запретный плод сладок. В бытность мою семинаристом один из преподавателей всегда советовал отринуть сомнения и не бояться согрешить. «То, что ты отрицаешь, порабощает тебя, Юрген. Греши, если чувствуешь необходимость. Лишь так ты добьешься праведности. Ничто так не увлекает человека, как неизведанное; искушение, порожденное любопытством, не преступление, поскольку оно проистекает из тяги к познанию. Но… горе тебе, Юрген, если единственное, что движет тобой, — жажда удовольствия и ты захочешь повторить его. Если это произойдет, то ты погрязнешь в грехе, и Господь отвернется от тебя».
Не мне судить, насколько далеко я зашел в чтении запрещенных книг и явилось ли причиной моего интереса простое любопытство или нечто большее. Однажды, когда Господь Всемогущий призовет нас на Страшный суд и воздаст каждому по делам его, я узнаю всю правду. Но сейчас я хотел бы поведать не о своем грехопадении, а о том, как я нашел рукописи отца Стефана.
В утренние часы в букинистической лавке почти не бывало посетителей. Я склонился над старинной испанской рукописью и, увлекшись прекрасными иллюстрациями, не заметил, как со спины ко мне подкрался Клавдий. Его шепот заставил меня вздрогнуть и обернуться.
— Доктор Шлезингер, помните, я говорил вам о «Воспоминаниях немецкой певицы»?
Я вздрогнул еще раз и судорожно сглотнул слюну. Да и как могло быть иначе, если речь шла о книге, одно название которой приводило многих в исступление? О, то была истинная апология чувственной любви, воспевавшая битву мужчины и женщины, красоту обнаженного тела, плотские утехи, наслаждение и страсть. Единственный в своем роде немецкий эротический роман, и я уверен, что он останется таковым по прошествии множества лет. Самое удивительное, что авторство этого романа приписывается женщине, одной из лучших сопрано, которых когда-либо рождала немецкая земля, — Вильгельмине Шредер-Девриент.
Шредер-Девриент — она прожила бурную, полную приключений и невзгод жизнь и умерла в 1860 году — считалась, как и красавица Генриетта Зонтаг, признанной музой немецких композиторов тех лет. Эта женщина вдохновляла Вагнера и Бетховена, ею восхищалось целое поколение музыкантов.
Книга представляла собой серию писем, написанных от имени певицы анонимному другу. О последнем известно лишь то, что он был врачом. В них певица во всех подробностях живописала свой богатый любовный опыт: подглядывание за собственными родителями, совокупление женщины с мужчиной, женщины с женщиной, женщины с самой собой. Любой грех, на который только способна жаждущая наслаждений плоть.
Неудивительно, что эта книга была внесена в Index Librorum Prohibitorum.[1] К Прочтение любой из книг этого списка было тяжким преступлением для бенедиктинца, могло повлечь за собой суровое наказание, вплоть до изгнания из ордена.
Я не ответил Клавдию, не желая его прерывать, а он продолжал говорить с заговорщицкой дрожью в голосе:
— Здесь у нас хранится подлинник рукописи «Воспоминаний немецкой певицы»…
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Мрачный замок Лувар расположен на севере далекого острова Систель. Конвой привозит в крепость приговоренного к казни молодого дворянина. За зверское убийство отца он должен принять долгую мучительную смерть: носить Зеленый браслет. Страшное "украшение", пропитанное ядом и приводящее к потере рассудка. Но таинственный узник молча сносит все пытки и унижения - и у хозяина замка возникают сомнения в его виновности. Может ли Добро оставаться Добром, когда оно карает Зло таким иезуитским способом? Сочетание историзма, мастерски выписанной сюжетной интриги и глубоких философских вопросов - таков роман Мирей Марк, написанный писательницей в возрасте 17 лет.