Повелитель Мории - [58]

Синьфольд обладал тонким голоском, способным, казалось, просверлить тяжкий камень гор. Звуки этого голоса никуда и никогда не исчезали, а если Синьфольд замолкал, словно бы продолжали жить сами по себе, отражаясь от стен и гулким эхом и разносясь по коридорам. Тори пытался от них скрыться, ныряя в ходы-ответвления, но они преследовали и настигали, привнося в угрюмые думы хаос и сумбур. Тори обладал одной ценной чертой, которая отличала его в глазах соотечественников. У здоровенного гнома было повышенное, даже несколько болезненное чувство долга. Чувство долга стоит на первом месте у любого гнома, поэтому вы поймете меня, когда я скажу, что даже в этом Тори был особенным. Для него не существовало других проблем, пока не выполнено порученное дело. Оин поручил ему (не Синьфольду, а именно Тори, который был много младше своего спутника-недоростка) провести разведку нижних горизонтов Казад Дума. Тори принял этот приказ как почетное признание своих талантов, ибо после Синьфольда был самым старым и самым опытным в толпе молодежи, что сопровождала Балина в походе.

Сейчас Тори мучался, что они могут провалить задание. Все потому, что Синьфольд слишком громко разглагольствует, мешая слушать и выдавая их неведомым пока врагам своими нескончаемыми монологами.

Один раз, когда голос Синьфольда зазвучал особенно пронзительно, Тори попросил его помолчать:

— Если будешь так кричать, разбудишь Подгорный Ужас.

— Что? — не понял Синьфольд и приложил руку к уху.

— Не кричи! Разбудишь Неназываемое! — напряг легкие Тори.

— Да, если ты будешь так орать, кого хочешь разбудишь, — ворчливо отозвался маленький гном.

Тори еле слышно зарычал и протянул было руку, чтобы схватить за шиворот этого тщедушного наглеца, который только называет себя гномом, а на самом деле — злобный и подлый орк, которого… — Плохо, когда тебя окружают лишь глупцы и бездари, — снова повысил голос идущий впереди Синьфольд. — Вот мой отец, который видел, как работает в кузне великий Тэльхар, говорил: только в великом труде и терпении закаляется характер. А сейчас! Посмотрите на молодежь! Сплошной разврат и беззаконие. Каждый здоровый оболтус так и норовит обидеть слабого и старого. А еще происходит из высокого рода князей Ногрода!

Но Тори уже было все равно. Недаром Балин послал их вместе. В походе Тори не раз спасал въедливого и язвительного Синьфольда от кулаков молодых и горячих гномов. Но иногда он чувствовал, что и его терпению приходит конец. И тогда вспоминал, как его; еще молодого, израненного и покалеченного, сжигаемого болотной лихорадкой и гнилостным жаром от ран, тащил на спине маленький и сварливый Синьфольд. Ругал Тори, тяжелого, как лесной кабан, и неповоротливого, словно промывочная колода. Сквозь колючий кустарник, в обход бездонных топей Гиблых Болот маленький гном нес его шесть дней. Им повезло. Их не нашли враги и вовремя заметили друзья: сил у Синьфольда оставалось совсем немного.

Вот и сейчас они не шли, а ползли по бесконечным коридорам, словно высеченным в бездонной тьме. Негнущиеся колени не облегчали пути. Разведчики давно миновали четвертый нижний ярус и шли по штрекам разработок. Чего здесь бояться, а тем более тем, кому на двоих давно перевалило за полторы тысячи лет? Но Синьфольд не просто старше — он стар, что среди гномов редкость. Он был пожилым уже тогда, когда Тори только начинал работать в кузнице на собственной наковальне. Синьфольд не раз повторял, что разменивает десятую сотню, но Тори подозревал, что его друг и спаситель врет. За Синьфольдом закрепилась дурная слава — он никогда не говорил правды, а если и говорил, то загадками; был невероятно въедлив и язвителен, не гном прямо, а… ну сами знаете кто.

— Я буду крутить ворот, а ты ставь башмак, — говорил Синьфольд, когда они нашли коридор с давильным камнем. Чтобы поднять круглый камень весом не в одну тысячу стоунов вверх по пологой плоскости тоннеля на четыре сотни локтей, у них ушло три дня. Синьфольд упирал балку с винтовым механизмом в стену и со смаком крутил рукоять, подробно перечисляя, сколько врагов раздавит именно этот камень и как они, враги, будут страдать. Пока же страдал только Тори. Все эти три дня он героически слушал старческую трескотню, а когда резьба кончалась и камень останавливался, подкладывал башмак. Причем в течение последующих десяти минут Синьфольд ему выговаривал, как неаккуратно в наше время молодежь подставляет башмаки под такую простую вещь, как давильный камень.

Целую неделю они приводили в порядок рычажные ловушки па четвертом ярусе восемнадцатого горизонта. Четыре дня ушло на замену лезвия механической ловушки в гроте девятнадцатого нижнего горизонта. Около ловушек они оставляли приманки — граненые стеклянные поделки во флюоресцирующей пыли древесных гнилушек. Стирая предыдущую надпись, заново помечали глиной, красной или белой, когда и кто подготовил к работе тот или другой убийственный механизм. Время от времени они встречали рабочие или, наоборот, совершенно не подлежащие восстановлению ловушки.

Крама, или, как его еще называли, гномьего хлеба, у них оставалось где-то на месяц. Кроме того, они постоянно находили еду в глубинах пещер. Однажды Тори обнаружил комнату, где сохранился белый гриб, растущий в полной темноте и пригодный в пищу. Пару раз Синьфольд умудрился выловить в бездонных колодцах по рыбине. Их съели сырыми, порезав на тонкие полоски и хорошо посолив. Пока в Мории не было гномов, ее пещеры облюбовали и загадили летучие мыши; некоторые из них умудрялись выживать даже на такой глубине.