Повелитель молний - [5]
— Это поправимо, мой мальчик! — закричал художник и в порыве воодушевления запустил обе руки з свои нечесаные кудри. — Это проще простого. Я буду вам давать уроки рисования.
И он забегал по комнате, взъерошенный, небритый, в старом халате и стоптанных туфлях.
С этого дня Майкл начал учиться рисованию. Странные были эти уроки! Иногда Маскерье приходил в восторг и утверждал, что Майкл родился художником. Иногда учитель сердился, сжимая кулаки, и бранился по-французски. Всего чаще случалось, что он совсем забывал про уроки и, мешая английскую речь с французской, посвящал Майкла в смысл политических событий в Европе.
Вторая лекция мистера Татума состоялась через месяц после первой, и Майкл опять получил шиллинг от Роберта, на этот раз уже без всяких предостережений.
На лекции соседом Майкла оказался, может быть не совсем случайно, все тот же высокий молодой человек.
— Вы, кажется, записываете очень подробно? — спросил он Майкла по окончании лекции.
— Да. — Майкл чуть-чуть покраснел. — Уж такая привычка. Память у меня плохая: если не записываю, все улетучивается из головы. Я и из книг всегда делаю выписки.
— Какими же книгами вы особенно интересуетесь?
— Научными, конечно, особенно по химии. А также по электричеству. Мистер Татум, наверное, будет читать об электричестве?
— Непременно. Я тоже очень люблю химию. Это молодая наука. От нее можно ждать важных открытий.
— Да, — живо отозвался Майкл, — а главное, в ней все построено на фактах, на опыте.
— А чем вы занимаетесь? — спросил незнакомец.
Майкл посмотрел в глаза своему собеседнику, встретился с его серьезным, доброжелательным взглядом и отвечал, опять чуть-чуть покраснев:
— Я подмастерье переплетчика. А вы?
— Служу в торговом доме. Меня зовут Бенджамен Аббот. А вот это — мой товарищ Гекстебл, медицинский студент. Будем знакомы.
— Я уже немного знаю вас, — сказал Гекстебл. — Я видел вас несколько раз на улице. Однажды вы стояли посредине Флит-стрит и что-то записывали. Я даже хотел сказать вам, что это опасно: можно, зазевавшись, попасть под колеса.
Трое молодых людей засмеялись, и им показалось, что они знают друг друга давным-давно. Аббот сказал на прощанье, подавая Майклу руку:
— Мне почему-то кажется, что мы будем друзьями.
Тот ответил горячо и искренне:
— Я в этом уверен!
Радостно возвращался домой в этот вечер Майкл Фарадей, Теперь у него будет друг, два друга, умные и образованные, с которыми можно будет говорить о науке.
Здесь же, на лекциях мистера Татума, Майкл познакомился вскоре еще с несколькими молодыми слушателями. Особенно понравился ему Маграт, аккуратный, точный как часы, посвящавший все свое свободное время книгам. Друзья увлеченно обсуждали самые спорные научные теории. Каждая новая книга была для них важным событием. То и дело в их беседах и спорах упоминалось магическое слово «электричество». Это и понятно: слишком отрывочными, почти случайными были в ту пору сведения об электрических явлениях.
Еще в первой половине XVIII века было установлено, что многие тела при трении приобретают электрические заряды. Затем изобрели электрическую машину. Спустя несколько десятилетий Франклин добывал электричество, пуская во время грозы в облака бумажных змеев. Он же заметил, что в доме, куда ударит молния, все остальные предметы — ножи, ножницы, иголки — намагничиваются. Но связь между явлениями магнитными и электрическими осталась неразгаданной. В конце XVII! века итальянский ученый профессор Гальвани проводил опыты с мышцами животных, воздействуя на них электрическими разрядами. Но электрическая машина давала очень слабую искру, и Гальвани обратился к молнии. Желая испытать действие молнии на свежеотпрепарированные лапки мертвой лягушки, он подвесил их на медном крючке к железным перилам балкона. И — о чудо! — одного соприкосновения меди и железа оказалось достаточно для того, чтобы привести лапки в движение. Гальвани не сразу понял, какое важное открытие он сделал, и в знаменитом споре со своим соотечественником Александро Вольта доказывал, что причиной движения лапок служит «животное электричество». Этот спор привел Александро Вольта в 1800 году к великому открытию: он изобрел гальваническую батарею[3], или вольтов столб, — источник постоянного электрического тока.
«Столб, составленный из последовательно положенных друг на друга кружков меди, цинка и влажного сукна, — чего стали бы вы ожидать от этой комбинации? — писал блестящий французский исследователь Араго. — Но этот столб представляет собой прибор, чудеснее которого никогда не изобретал человек, не исключая телескопа и паровой машины.
Простого соприкосновения двух металлов, которые при этом ничего не теряют и ничего не получают, достаточно, чтобы этот волшебный прибор давал истечения, способные своим светом соперничать с самыми сильными и горючими веществами, способные своей силой разлагать самые прочные химические соединения, способные даже восстанавливать на несколько мгновений механизм жизни в бездыханном трупе».
Так на заре XIX столетия вольтов столб оказался первой вехой, отметившей зарождение науки об электричестве.
