Повелитель - [5]

— Значит, это правда. — Гофимбель казался растерянным. — Мэбигон не соврала. Предатель Квазим ослушался меня и зачал ребенка с человеком. Какая непростительная дерзость с его стороны!

— Я лутин, — промямлила перепуганная Рен. Отчаяние выталкивало слова из ее окаменевшего рта. Она говорила шепотом, так как ужас почти парализовал ее голосовые связки. — Мой отец лутин, а значит, и я тоже.

— Не совсем лутин. Недостаточно лутин. В конце концов, ублюдок живет в тебе. Так не должно быть. — Король кивнул гоблину, стоящему слева от Рен. — Покончи с этим. Я хочу уйти отсюда до рассвета. Позже я займусь Квазимом.

Телохранители Гофимбеля грубо обращались с Рен. Один лутин держал ее, а другой срезал пряди волос с ее головы. Она с ужасом следила за тем, как он начал заплетать локоны и гарроту.

«Так вот каков приговор! Меня задушат», — подумала она, коченея от ужаса. Как могло такое случиться? Нет, это не явь, а всего лишь кошмарный сон. Через минуту она проснется, подойдет к окну и вдохнет запах мимозы и цветков апельсина, наполняющий свежий утренний воздух. Это ее любимые ароматы.

— Ты пахнешь мимозой, — с отвращением произнес король Гофимбель. — Ненавижу мимозу. Это человеческий запах.

Вдруг под кроватью что-то зашевелилось, и на Рен сердито уставились два больших золотистых глаза.

«Нет! Не надо! — мысленно взмолилась Рен. — Они и тебя убьют. Ты же знаешь, что они ненавидят кошек. Пожалуйста… одна из нас должна остаться в живых. Тогда Квазим узнает, что произошло. Его необходимо предупредить, чтобы он не приходил, иначе король убьет и его».

Гофимбель сбросил с плеч свою роскошную пелерину из шкур гоблинов и обернулся. Сидя на письменном столе Рен, он открыл продолговатую коробку из слоновой кости и достал из нее острый обсидиановый клинок. Правитель лутин поднес клинок к своему носу, а затем слегка ударил его языком. Голос короля стал немного добрее, когда он заговорил на человеческом — французском — языке. Казалось, Гофимбель не верил, что Рен действительно лутин и хотел убедиться в том, поняла ли она, что сейчас должно произойти.

— Мне очень жаль, но я не могу позволить твоему ребенку или тебе остаться в живых. Это вопрос дисциплины. Чтобы объединить общины, мне понадобилось целых триста лет. Я не могу допустить, чтобы кто-то разрушил союз общин, бросая вызов власти. Боюсь, Квазим намерен поступить именно так.

Куртизанка молча заплакала. Она не просила о милости, зная, что это бесполезно. Рен никогда не видела никого более безжалостного, чем ее король.

— Продолжайте, — приказал Гофимбель.

Гоблин, держа в руке гарроту, проверил, хорошо ли зашторены окна, чтобы в комнату не проник лунный свет и на улице не было слышно шума. Рен закрыла глаза и попыталась сосредоточить свое внимание на мимозе.

«Возможно, — подумала она, — если я представлю себе мимозу, мне не будет так больно».

Глава 3

Квазим опустился на колени у кровати, не обращая внимания на то, что стоит на осколках разбитой стеклянной вазы, в которой раньше был маленький букетик мимозы и цветков апельсина. Бастет повела себя более предусмотрительно и села возле него на чистое место на коврике, склонив голову в знак траура. Никто из них не смотрел на окоченевшее тело Рен: Квазим — потому что не мог видеть, как великолепные локоны любимой туго стягивают ее шею, а Бастет — потому что она видела саму казнь.

Квазим испытывал и отчаяние, и опустошенность. Он ощущал гнев, бессильную ярость из-за того, что Гофимбель обнаружил Рен и убил ее и ребенка из чувства мести. Но хобгоблина мучило и нечто другое — это была глубокая печаль. Он ощущал безмерную потерю, и это чувство не имело отношения к крушению его амбициозных планов.

Квазим не мог до конца в этом разобраться. Его привязанность к Рен казалась неразумной и неожиданной для него самого, но это чувство было настоящим. Это было не примитивное легкомысленное физическое желание, когда предмет вожделения легко заменить кем-то другим. Квазим никогда не испытывал низких и пустых желаний. В этом отношении он больше походил на человека, чем на гоблина.

Да, Квазим переживал из-за краха своих амбиций, но большие страдания ему доставляло другое.

Хотя он и сделал все возможное, чтобы защитить свою любовницу и их будущего ребенка от Гофимбеля, этого оказалось недостаточно. Рен и еще не родившийся ребенок умерли из-за Квазима — по сути, это были военные потери, но непреднамеренные. Рен не следовало подставлять под огонь. Поэтому Квазим ощущал острое чувство вины: он этого не хотел, но так случилось. Это тоже было реакцией скорее человека, чем гоблина.

Но, в отличие от человека, Квазим не мог плакать. Хобгоблинов создали, не наделив их способностью проливать слезы, и он никак не ожидал, что ему это когда-нибудь понадобится. В конце концов, слезы ничего не могли исправить. Они не способны изменить судьбу и смягчить жестокие сердца. Слезы не могут воскресить мертвых или исцелить больных. Тогда зачем же хобгоблинам проявлять столь очевидную слабость? Короля-гоблина заботило лишь то, что отсутствие способности плакать не давало пробудиться чувствам, дремавшим в глубине души Квазима. Солдаты короля не должны ничего чувствовать, не должны ощущать свою слабость.