Повелитель Человечества - [40]

– Зачем в Вашей бесконечной мудрости вы вживили это устройство в примарха?

– Я не делал этого, Аркхан.

– Тогда… к великому стыду признаюсь, что не понимаю, на что смотрю, Божественный.

– Двенадцатый и его легион называют их “Гвозди мясника”. – Император продолжал изучать информацию на экранах. – Ты смотришь на изменения моего оригинального шаблона Двенадцатого. Точнее говоря, ты смотришь на изменения примитивного гения. Перед этим осмотром я полагал, что улучшения, полученные Двенадцатым на Нуцерии, являлись источником его эмоциональной нестабильности. Моя гипотеза состояла в том, что они стимулировали в Двенадцатом чувство вечной, но, в конечном счёте, искусственной ярости. Но всё наоборот. Изменив краевую долю и островковую область мозга, хирурги нарушили умение Двенадцатого регулировать любые эмоции. Также они перестроили его способность получать удовольствие от любых чувств, кроме гнева. Только эти химические и электрические сигналы свободно перемещаются в его мозгу. Всё остальное или полностью подавляется или изменяется, чтобы причинять невыносимые страдания. То, что Двенадцатый до сих пор жив – свидетельствует о выносливости моего проекта примарх.

– Его собственные эмоции причиняют ему боль?

– Нет, Аркхан. Всё. Всё причиняет ему боль. Размышление. Чувство. Дыхание. Единственная передышка, которой он обладает, заключается в изменённом неврологическом удовольствии из химикатов гнева и агрессии.

– Как мерзко, – произнёс техноархеолог. – Извращение познания, а не очищение.

Император продемонстрировал только бесстрастный интерес. – Такая перенастройка физиологии, конечно, мешает высоким функциям мозга Двенадцатого. Весьма хитроумное устройство, учитывая его примитивность.

– Вы можете удалить его?

– Конечно, – ответил Император, всё ещё продолжая смотреть на экраны.

Аркхан изо всех сил постарался скрыть удивление. – Тогда, Божественный, почему вы не удалили его?

– Вот почему, – Император положил обе руки на голову Ангрона, кончики пальцев одной касались виска и щеки примарха, а другой покоились на бритой голове, где усики-кабели соединялись с плотью и костью. Изображения на экранах сразу сменились более чётким отпечатком прочного толстого черепа несчастного с грубой кибернетикой и шрамами на кости от глубоких хирургических лазерных разрезов.

– Видишь? – спросил Император.

Аркхан видел. Усики глубоко укоренились в плоти мозга, они пронизывали нервную систему и спускались вдоль позвоночника. Каждое движение должно было причинять примарху сильную боль, стимулируя злобу и гнев.

Что ещё хуже, краевая доля и островковая область мозга были не просто разорваны внедрением механизма, их хирургически атаковали и удалили ещё до имплантации. Вбитое в череп устройство не разрушило эти части мозга, а заменило их. Внутреннее сканирование показывало уродливую чёрную кибернетику на месте целых участков мозговой ткани примарха.

– Они – единственное, что сохраняет ему жизнь, – сказал Аркхан.

Император убрал руки с черепа спящего примарха. Большинство экранов сразу потемнели. Он заговорил, снимая хирургические перчатки. – Это было познавательно.

– Не понимаю, Божественный. Чем я могу быть Вам полезен?

– Ты уже принёс огромную пользу, Аркхан. Ты подтвердил мои подозрения о том, что это – cruciamen. Никто другой не смог бы сделать это. Поэтому я благодарен.

Аркхан ожидал бесстрастного поведения Омниссии, но увидев Его в такой личной обстановке, был невероятно поражён. Столь нейтральный. Столь нечеловечески нейтральный.

– Божественный, – произнёс он, прежде чем понял, что собирается что-то сказать.

– Повреждённый примарх – всё равно остаётся примархом, – продолжал отвлечённо размышлять Император. – В чём дело, Аркхан?

Лэнд замешкался. – Вы жизнерадостнее в этот момент, чем я ожидал, даже учитывая Вашу священную отстранённость от эмоций.

– А какой остаётся выбор? – Император положил испачканные кровью перчатки на ближайший хирургический стол, где лежали покрытые красными пятнами мокрые недавно использованные скальпели и другие инструменты. – Плакать над Двенадцатым, словно он мой раненый сын, а я его скорбящий отец?

– Ни в коем случае, Божественный, – осторожно подбирал слова Аркхан. – Хотя некоторые ожидали бы этого.

Император отцепил наручи костюма, а затем снял хирургическую маску, которая закрывала Его лицо. – Он не мой сын, Аркхан. Никто из них. Они – военачальники, полководцы, инструменты, рождённые служить цели. Как и легионы, рождённые служить цели.

Аркхан смотрел на спящего полубога, видя, как лицо Ангрона подёргивается и вздрагивает в болезненной гармонии с разрушенной нервной системой.

– С вашего благословения, Божественный, я хотел бы Вас кое о чём спросить.

Император в первый раз посмотрел на Лэнда. От взора Омниссии Движущая Сила в крови Аркхана потекла быстрее, покалывая, как слабая кислота.

– Спрашивай.

– Примархи. Говорят, что они всегда называют Вас отцом. Это выглядит таким… сентиментальным. Я никогда не понимал, почему Вы позволяете это.

Император некоторое время молчал. Когда Он заговорил, Его взгляд вернулся к огромной фигуре на хирургической плите. – Когда-то жил писатель, – начал Он, – сочинитель детских рассказов, написавший историю о деревянной марионетке, которая хотела родиться заново и стать человеческим ребёнком. И эта марионетка, этот покрашенный автоматон, вырезанный из дерева и желавший обрести плоть, кровь и кости, ты знаешь, как он называл своего создателя? Как такое существо называло своего творца, давшего ему облик, форму и жизнь?