Поведай сыну своему - [4]

Песя хотела возразить, что детям это будет неудобно. Одно дело ехать в фаэтоне Лейзера, который всегда обслуживал их семью и все делал для того, чтобы им было удобно, другое - в какой-то повозке. Но решила не вмешиваться в мужские дела. Залман же, как никто другой, понимал, что дело есть дело.

Накануне Бенцион пытался уговорить Лейзера в этот день на станцию не ездить. Однако тот считал, что история с запиской ломаного гроша не стоит, и придавать ей значения не нужно. А уж идея заявить в милицию - вообще абсурдна, тем более что Бирюков, насколько ему известно, сейчас в командировке.

С утра последнего дня и до отъезда время прошло в сборах и родительских наставлениях. Взаимно успокаивая друг друга, женщины поплакали немного. Когда же наступило время прощаться, то даже Арон и Береле не выдержали, тихонечко захныкали.

Подъезжая к зданию милиции, повозка остановилась, и к ним присоединился милиционер. Когда требовалось получить крупную или ценную партию товаров, выделялась охрана.

Ветер раскачивал могучие вековые дубы по обе стороны дороги. Медленно и важно гнулись и тяжело поскрипывали их толстые ветки, шуршала о чем-то густая листва. Несмотря на вооруженную охрану и яркий солнечный день, малейший подозрительный звук со стороны леса до предела напрягал нервы, и Бенцион, чтобы отвлечься, старался заводить разговоры с извозчиком о товарах и их ценах, о погоде и видах на урожай.

Залман и Фейгеле сидели сзади. Он обнял ее за плечи, а ее голова прислонилась к его груди. Говорили они о чем-то веселом, и время от времени слышен был их счастливый сдержанный смех. Юность - она не страшится завтрашнего дня, она живет сегодняшним.

Мирно постукивали колеса телеги, раздавался топот копыт, свист плетки и понукание извозчика. А лес своим эхом удваивал эти звуки.

До станции добрались благополучно.

Извозчик остановил лошадей на площади у станции, вытащил из бокового кармана часы на цепочке, нажал на кнопку и открыл их.

- Приехали, кажется, вовремя. Через полчаса придет товарняк. Пойду договариваться насчет выгрузки.

- Слушай, Залман, - обратился Бенцион к своему зятю, когда извозчик с милиционером ушли, - ты ведь знаешь, как сложно на маленьких станциях купить билет, а особенно сесть в вагон. Тем более ты не один, а с женой и поклажей. Товарняк, который должен сейчас прибыть, обслуживается знакомым мне человеком. Я знаю его по своим делам. Если он сегодня дежурит, то я попробую его уговорить взять вас до Казатина.

Спустя некоторое время товарняк прибыл на станцию. Поезд остановился, и начались хлопоты по выгрузке почты и различных грузов. Бенцион не успел подойти к служебному вагону, как услышал из открытых дверей:

- Если меня мои глаза не обманывают, это ты, Бенцион. Кажется год, как не виделись. Я тебя в любой толпе разгляжу - по-прежнему высок, строен и сияешь своей яркой рыжей головой - ну, что тебе светофор! Ты все еще при деле?

- А чего не сиять, вот дочь выдал замуж. Во первых, здравствуй, Микола! У меня к тебе дело.

- Давай, говори.

- Подкинь моих детей в Казатин! Ты ведь знаешь, как трудно теперь с пассажирским.

- Слушай, Бенцион, ты меня обижаешь! Ну-ка давай своих голубков со своими шмотками быстрее сюда! Живо, а то у меня еще много дел до отхода поезда!

Когда прощались, Фейгеле лицом прижалась к отцовской груди. Она тихо и печально плакала.

Поезд тронулся, и Бенцион сначала махал им рукой, потом долго и безотчетно стоял на перроне, смотрел вдаль туда, куда умчались его дети, умчались навсегда. Невольно дотронулся рукой до груди, где Фейгеле только что оставила свои горячие слезы и, сгорбленный, медленно поплелся к зданию станции.

Вернулся Бенцион домой на заходе солнца на той же повозке. Рассказал всем домашним, как удачно ему удалось проводить Фейгеле и Залмана.

Время уже было за десять вечера, когда Бенцион пожаловался на усталость и улегся спать.

Песя долго возилась по дому, приводила все в порядок после отъезда ребят. И только ночной перестук сторожей у магазинов и складов, подтверждающих, что они не спят на своем посту, напомнил ей о том, что время перевалило за полночь. Она решила сделать последнее - вынести помойное ведро и отправиться спать.

Только она открыла дверь на улицу, как сильная рука втолкнула ее обратно в помещение и мужская тень, полушепотом, извергая сивушный запах самогона, проскрипела:

- Где эта рыжая жидовская морда! Перехитрил, гад! Я из него сейчас всю душу иудейскую вытряхну! - Увидев, что Песя в страхе и ужасе готова закричать, зажал ей рот: - Молчать, а то все ваше отродье перережу вместе с жидинятами.

С улицы ворвался высокий мужик с черным обрезом за плечом и с ходу вполголоса:

- Карась, ты с глузду з'iхав! Тобi тiлькы-що сказалы - Бiрюков вернувся в Ружин. Всiх нас погубыты можеш! Поiхали!

- Та я тiльки ему печiнки пополощу!

Карась рванулся к дверям соседней комнаты и наткнулся на выходящего оттуда на шум Бенциона. В одно мгновенье он с ходу нанес ему два сильных удара по животу и вместе с высоким мужиком, который успел вцепиться в его левый рукав, исчез за входной дверью. Бенцион тяжко застонал и, держась двумя руками за живот, грузно рухнул на землю. Пронзительно закричала Песя и бросилась к своему мужу. В ужасе проснулись дети.