Поведай сыну своему - [38]

Решение родилось само собой, и он, тяжело дыша, крикнул во весь голос:

- Ульяна! Я сдаю зачет! Садись на трамвай и до главного входа в институт. Там встретимся!

Мендл прыгнул на велосипед. Перед его глазами осталась внезапно остановившаяся, с легким недоумением на раскрасневшемся лице, Ульяна. Одна только мысль о том, что встреча с Ульяной может быть омрачена провалом по зачету, придавала Менделю такой прилив сил, что ему казалось совсем не удивительным, если он вдруг оторвется, словно самолет, от земли. На подходе к институту ему даже удалось догнать двух человек. Но, подъехав на последнем дыхании к главному входу, он услышал голос своего преподавателя, который стоял в группе студентов с секундомером в руке.

- Итак, Мендл, ты опоздал на три минуты, - это прозвучало словно смертельный приговор, и не отдышавшийся еще Мендл почувствовал, как почва уходит из под его ног. Но после короткой паузы услышал другие слова, сопровождающиеся смехом его товарищей:

- Однако, учитывая то, что за это время ты ухитрился между делом успеть, как мне тут рассказали, еще и побывать на свидании с очаровательной блондинкой, то, так уж и быть, поставим тебе зачет.

Возбужденные неожиданной, забавной встречей, Мендл с Ульяной решили погулять в Пушкинском парке.

Они выбрали скамейку напротив большой круглой клумбы, покрытой разноцветным ковром ранних весенних цветов.

Парк в это время дня был полупустым - в основном старики, бабушки со своими внуками.

Весенняя погода, как всегда, неустойчива. После солнечной утренней погоды, начиная с середины дня, небо стало затягиваться пеленой темно-серых облаков и, похоже, предвещало дождь. Порывы прохладного ветра раскачивали начавшие распускаться каштановые деревья. Плавающие на воде птицы, одна за другой, покидали пруд, чтобы укрыться в зарослях от холодного ветра. Только гордый лебедь продолжал спокойно плавать вдоль берега, как бы подчеркивая этим свое превосходство.

Черные длинные радиорепродукторы на столбах голосом Левитана вещали тяжелые новости о том, что немецкие войска оккупировали Голландию и Бельгию и создали непосредственную опасность для Франции.

- Ну, рассказывай, что ты здесь делаешь, в Киеве?

- Я, Мендл, вот уже больше месяца как работаю на авиационном заводе, нормировщицей в цеху. Дядя мой работает там инженером. Он меня и устроил. А живу я пока у них. Весь год напролет еще в Ружине готовилась - летом опять буду пробовать поступить в институт.

- Что ж ты раньше не появлялась?

Прошла минута, две, а ответа не было. Мендл посмотрел на Ульяну. Она сидела прямо, скованная, замкнутая, как будто ее подменили. Глаза широко открыты, неподвижный задумчивый взгляд и две дрожащих слезинки на длинных нижних ресницах. Так плачет в груди сердце, беззвучно обливаясь кровью, когда горе безутешно.

- Ты что это вдруг? Что-нибудь случилось дома, в Ружине? Говори и перестань плакать!

- Не могу, Мендл, - сказала она, оставаясь в том же положении. - Мне страшно тебе сказать. Я уже две недели, как знаю эту новость и не нахожу в себе силы сказать тебе об этом. Поэтому и оттягивала встречу с тобой.

Потеряв терпение, Мендл встряхнул ее за плечи.

- Что-нибудь с мамой, Люсей, Голдой? Говори же! Твои-то в порядке?

- Нет, нет, Мен, не то! Они живы, здоровы.

- Так что же, наконец!?

- Наум, Наум... - Ульяна заплакала навзрыд и трудно было разобрать, что она говорит. - Родители получили... Геройски погиб... за родину... в Финляндии... Наум Солодарь...

Руки Менделя безвольно, медленно стали сползать с Ульяниных плеч. Он смотрел куда-то мимо нее в бесконечность.

Может быть, там, за пределами планеты Земля, на которой они живут, можно найти ответ на вопрос: зачем, для чего и кому это нужно было?

Внезапно налетевший вихрь спиралью подхватил оставшиеся с прошлого года сухие листья и погнал их вдоль аллеи к скамейке, к их ногам. А из длинных черных репродукторов раздавалась всем известная в этой стране и даже за ее пределами песня.

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой

Выходила на берег Катюша,

На высокий, на берег крутой...

Порывы ветра временами уносили в сторону мелодию песни и она то пропадала, то опять возвращалась.

...от Катюши передай привет,

...Пусть он землю бережет родную,

А любовь Катюша сбережет.

Эй, друг любезный, мы живем только раз

Шкасы, шкасы - они кругом - на полу, на стеллажах, на верстаках. Зачем так много? Нужно ли такое количество? В течение дня непрерывным потоком подают алюминиевые заготовки и кладут на рабочие места. Там их склепывают специальным пневматическим инструментом. Цех длинный и много верстаков. С полсотни пневмомолотков создают такой шум от постоянного переключения воздушной струи и такой пулеметный треск при склепывании, что приходится держать рот открытым, чтобы сохранить ушные перепонки. Рабочих такого цеха называют глухарями. И, в самом деле, проработав в этом цеху лет пять, в значительной степени теряешь слух.

"Сколько, интересно, шкас на каждом бомбардировщике? - думал про себя Мендл, крепко сжимая в руках один из них. - Ну, пусть двадцать. Нет, возьмем по максимуму - пусть целых сто штук. Каждый из них удерживает по одной бомбе. А сколько их в день сходит с одного нашего верстака?"