Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах - [16]
Затем она уехала в Париж, где окажется, скорее всего, в конце мая – начале июня 1896 года.
“Когда родственница Балаховской, Соня (я так звала ее), молодая парижанка (и училась в Париже, и замуж вышла за именитого француза), очень дружественно ко мне относившаяся, узнала, что я ушла от Софьи Исааковны, она прислала мне приглашение пожить в их квартире – она знала, что мне хотелось побывать в Париже”. Прервем цитату. Софья Григорьевна Балаховская – дама, которая будет посвящена во многие повороты этой истории. Варвара Григорьевна в своих поздних дневниках говорит о ней следующее:
…Сони Балаховской, сахарозаводчицы, окончившей университет в Париже и вышедшей замуж за француза, очень богатого, очень культурного, очень элегантного, влюбленного в нее безнадежно француза Эжена Пети. Соня, выходя за него, замуж, обусловила, что брак этот “фиктивный”, союз дружбы – и только. Что она полна любви к другому, с кем ее жизнь разъединила.
Всплыл из далеких далей образ этой маленького роста “кукольно” изящной, но с царственно горделивой походкой и всей манерой держать себя, с победоносным взглядом больших искристо-серых глаз, с музыкальным смехом и чудесной улыбкой[61].
По-своему показательно, что, будучи близкой родственницей Софьи Исааковны Балаховской, у которой Варвара работала только что гувернанткой и покинула ее и детей, другая Соня встала на сторону гувернантки. Предоставила ей свою парижскую квартиру.
“Сама она и ее муж проводили лето в Биаррице и еще где-то, – пишет Варвара, – и в мое распоряжение была отдана художественно обставленная квартира на бульваре St. Michel с полным пансионом. В квартире оставался только преданный им слуга, Арман, домоправитель и великолепный повар (в торжественные дни его звали готовить к министру Делькассе – родственнику Сониного мужа). Арману было лет за 40. Это был краснощекий, сухощавый овернец (вместо звука «с» произносил «ш»). Он кормил меня разными деликатесами и смущал тем, что во время обеда стоял в дверях, расспрашивая какое блюдо и насколько мне нравится и обсуждал меню завтрашнего дня. На столе каждый день появлялся букет свежих цветов”[62].
Софья Балаховская-Пети некоторое время будет подругой и союзницей Варвары. Полгода спустя они вместе поедут завоевывать литературный Петербург в салон Зинаиды Венгеровой, близкой подруги Софьи.
А пока Варвара обходит галереи, погружается в бурную парижскую жизнь, Лев Исаакович пишет ей бодрое письмо на бумаге с виньеткой Karlsbad, в котором он по-учительски наставляет ее, беспокоясь о том, каково ей будет одной в Париже.
Он советует ей, что читать и писать, с кем встречаться, с кем нет. Но главное, он абсолютно уверен в их общей будущей жизни, – ее, его и Насти – которая ему видится. Куда делись надрывные ноты? Он все более ироничен и нежно покровительственен по отношению к ней:
…Когда вы будете опять с нами, я все свое влияние употреблю, чтоб направить вас именно по этому пути. Но напишите все-таки, что вы сами намерены читать: вы говорите, что у вас есть уже программа. Да – еще: непременно пишите. Я знаю, что у вас есть планы. Старайтесь их осуществить. Вам это необходимо, чтобы давать себе отчет в своих настроениях. И затем – не бойтесь бездны премудрости. Она не так страшна. И мне много недостает в знаниях: больше, чем вам, если принять в соображение, что от меня требуется. А я не робею. Не робейте и вы. Бывают грустные настроения – но они относятся к тому проклятому случаю, который наделал столько бед в моей жизни. А помимо этого, я убежден, что еще добьюсь своего, и выведу и вас, и Настю на путь. Но вы, Вава, вы не бегите моих указаний и не вздумайте подчиниться влиянию того круга, который встретится вам в Париже…
Он ругает петербургское литературное общество, которое теперь оказалось в Париже, и всячески уговаривает Варвару не поддаваться их влиянию:
…Поклонитесь С.Г.[63] и г-ну Пети. Напишите, что вы нашли в Париже, каких людей и какие нравы. И встречали ли вы Флексера (Волынского) и какое впечатление произвел на вас этот бумажный арлекин[64].
Имя Насти проходило через все письма Льва Исааковича этого времени, но голоса ее нигде нет. Скорее всего, она уже поняла, в какой переплет попала, и все дальше отходила от своего возлюб-ленного, который продолжал считать ее своей невестой и надеяться, что они рано или поздно соединятся.
Варвара же снова увлеклась. Теперь она несется по воле волн. На ее горизонте возникает красивый молодой человек по имени Андрей Иванович Шингарёв – врач, будущий трагически знаменитый депутат Государственной Думы (он будет убит пьяными матросами в 1918 году).
…Встреча в Париже у Чичкиной. Синеглазый доктор, что-то изыскано русское, что-то былинное в походке. Алёша Попович? Чурила Пленкович? И того, и другого понемногу, но и просто “млад – ясен сокол”, Иван Царевич, молодой месяц. И глаза. Сестра Настя позже, когда служила под его началом, писала о них: “Я знала, что могут такие глаза мой дух без возврата унесть. В них первая свежесть, ночная гроза, в них тайна глубокая есть”. Потянуло ли его ко мне с первой встречи так же трагически сильно, как меня к нему, не знаю. Но знаю: что-то началось. Стали видеться каждый день. Осматривали вместе музеи,
