Господи! — сказал он гневно.
Господи, подумал он, как ни безумен человек, к чему ему дёргаться, скулить, бормотать и гримасничать, называя всё это поступками? Человек может хотя бы не лгать.
Хотя бы.
Он вдруг сунул руку во внутренний карман и вытащил телеграмму. Выпустив из рук палку, схватил телеграмму обеими руками и разорвал её пополам. Аккуратно сложив половинки, разорвал их снова, а потом пустил обрывки по ветру, и они полетели по траве, когда народ по ту сторону дороги допевал свой гимн.
Он стоял и слушал, как они поют. Сколько лет он мотался по свету, кляня Фидлерсборо за то, что он не был целым миром, а следовательно, и не существовал, и кляня весь мир за то, что он не был Фидлерсборо, а следовательно, и не существовал. Он просто не доверял тайной подсознательной жизни человека, а она ведь и есть истинная его жизнь, которая и больше и меньше отдельной минуты, той, например, когда мальчиком он ехал в лодчонке по полноводной реке и видел, как алое солнце садится за чёрным болотным лесом, или той, когда сухая, как подмётка, тёмная, как подмётка, рука старухи в Испании протянула ему хлеб, или той минуты, когда он увидел, как отец, наплакавшись, уткнулся лицом в чёрную болотную грязь и спит. Потому что жил, смехотворно руководствуясь тем, чего достиг или не достиг.
И поэтому в душе он сказал себе: Я не могу найти связи между тем, чем я был, и тем, чем я стал. Я не нашёл того, без чего человек не может жить.
Он понял, что вот это ему и необходимо найти.
Но он знал и то, что сейчас, в эту минуту, ему нет необходимости искать могилу Израиля Гольдфарба. Старик Гольдфарб и не захотел бы, чтобы он пытался её найти. Старик Гольдфарб ждал, чтобы над ним сомкнулись воды, как сомкнутся они над всеми безымянными людьми, которые жили здесь, творили добро и творили зло.
Нет, ему больше не надо искать эту могилу. Он может уйти отсюда туда, куда ему надо пойти. Когда-нибудь он, пожалуй, даже вернётся в контору Морта Сибома, когда-нибудь он, может, даже вернётся в Фидлерсборо, вернее, к краю воды, покрывшей Фидлерсборо.
Потому что это его родина.
И тут он вдруг почувствовал невольную, безотчётную, мучительную тягу к тем людям по ту сторону дороги, которые скоро сядут, за стол, будут есть ветчину, цыплят и пироги, а потом, поплакав и попрощавшись друг с другом, разойдутся в разные стороны.
Он подумал: — Родина — она в нас.
Ему почему-то казалось, что глаза его мокры от слепящего отблеска солнца на металле и стекле машин, мчащихся вдалеке по новому шоссе за водохранилищем.
Robert Penn Warren. Flood
1964
Роберт Пенн Уоррен. Потоп
Перевод с английского Е. Голышевой
МОСКВА ИЗДАТЕЛЬСТВО — «КРУС» 1994
