Потоп - [417]

Вдруг пан Андрей привстал в седле и, подняв обе руки вверх, крикнул громовым голосом:

— Да здравствует Ян Казимир, наш государь и милостивый отец!

И поднялся такой крик, точно разгорелась новая битва. Всеми овладел невыразимый восторг.

Князь Михаил снял с себя саблю, осыпанную брильянтами, и отдал ее Кмицицу. Гетман накинул ему на плечи свой дорогой плащ, а Кмициц снова поднял обе руки вверх:

— Да здравствует наш гетман, вождь и победитель!

— Да здравствует! — хором грянули рыцари.

Затем начали приносить отнятые знамена и водружать их на валу. Неприятель не спас ни одного; тут были прусские, шведские знамена, знамена прусского ополчения и князя Богуслава. Радугой они сверкали на валу.

— Эта победа одна из самых больших в этой войне! — воскликнул гетман. — Израель и Вальдек в плену, полковники убиты или в неволе, а войско истреблено.

Тут он обратился к Кмицицу:

— Пане Бабинич! В той стороне вы должны были встретить Богуслава… Что с ним?

Пан Володыевский пристально посмотрел на Кмицица, а он быстро ответил:

— Князя Богуслава Бог покарал вот этой рукой!

И, сказав это, протянул правую руку. Маленький рыцарь бросился в его объятия.

— Ендрек, — воскликнул он, — благослови тебя Бог!

— Ведь ты же меня учил! — дружески ответил Кмициц.

Но излияния их дружеских чувств были прерваны князем Михаилом.

— Мой брат убит? — быстро спросил он.

— Нет, — ответил Кмициц, — я даровал ему жизнь, но он ранен и в плену. Да вот его ведут мои ногайцы.

На лице Володыевского отразилось изумление, а глаза всех рыцарей устремились туда, где показался отряд татар, медленно пробиравшийся среди остатков поломанных телег.

Когда отряд подошел ближе, все увидели, что один из татар шел впереди и вел пленника. В нем узнали князя Богуслава — но в каком виде!

Он, один из могущественнейших панов Речи Посполитой, он, еще вчера мечтавший о короне литовского князя, шел теперь с татарским арканом на шее, пешком, без шляпы, с окровавленной головой, перевязанной грязной тряпкой. Но все так ненавидели этого магната, что ни в ком не шевельнулось сострадание при виде его унижения, и почти все крикнули хором:

— Смерть изменнику! Изрубить его саблями!.. Смерть!!. Смерть!!

А князь Михаил закрыл лицо руками. Ведь это Радзивилла вели с таким позором! Вдруг он покраснел и крикнул:

— Мосци-панове! Это мой брат, моя кровь! Я не жалел для блага отчизны ни здоровья, ни имущества! И враг мой, кто поднимет руку на этого несчастного!!

Все замолчали.

Князя Михаила все любили за его храбрость, щедрость и искреннюю любовь к отчизне.

Ведь в то время, когда вся Литва попала в руки русских, один он защищался в Несвиже, потом с презрением отверг все предложения Януша в войне со шведами и один из первых примкнул к Тышовецкой конфедерации. Поэтому голос его был услышан всеми. Быть может, никто не хотел обидеть столь могущественного пана, но все тотчас спрятали сабли в ножны, и несколько офицеров крикнуло:

— Взять его у татар! Пусть Речь Посполитая его судит, мы не позволим татарам позорить шляхетскую кровь.

— Взять его у татар! — повторил князь. — Мы найдем заложника, а выкуп заплатит сам… Пане Войнилович, идите со своими людьми и отнимите его у татар силой, если нельзя будет иначе!

— Я пойду в заложники! — воскликнул пан Гноинский.

— Что ты наделал, Ендрек?! — сказал Володыевский, подскочив к Кмицицу. — Ведь он теперь уйдет невредимым!

— Позвольте, князь! — крикнул, как ужаленный, Кмицин. — Это мой пленник! Я пощадил его жизнь, но под известными условиями, исполнить которые он поклялся своим еретическим Евангелием! И я скорее умру, чем позволю его вырвать из тех рук, в которые я его отдал, прежде чем он всего не исполнит!

С этими словами он поднял лошадь на дыбы и загородил дорогу. Его охватила врожденная вспыльчивость: лицо исказилось, ноздри раздулись, а глаза метали молнии.

Но Войнилович стал напирать на него конем.

— С дороги, пане Бабинич! — крикнул он.

— С дороги, пане Войнилович! — заревел пан Андрей и рукояткой сабли так страшно ударил лошадь Войниловича, что она пошатнулась, как пораженная пулей, и уткнулась мордой в землю.

В толпе офицеров послышался ропот, но вдруг выступил вперед пан Госевский и сказал:

— Прошу молчать, Панове! Князь, моей гетманской властью объявляю, что пан Бабинич имеет право на пленника, и если кто хочет освободить его из рук татар, то он должен поручиться за него перед победителем.

Князь Михаил поборол свое волнение, успокоился и сказал, обратившись к пану Андрею:

— Говорите, чего вы хотите?

— Чтобы он сдержал свое слово, прежде чем освободится из плена!

— Он сдержит его и по выходе из плена.

— Этого быть не может! Не верю!

— В таком случае, клянусь Пресвятой Девой, в которую верую, и своим рыцарским словом, что все будет исполнено. В противном случае, можете требовать от меня какого угодно удовлетворения!

— Этого достаточно! — ответил Кмициц. — Пусть пан Гноинский останется у татар заложником, иначе татары окажут сопротивление. Я довольствуюсь вашим словом!

— Благодарю вас, пан кавалер! — ответил князь-кравчий.

— Не бойтесь, я его сразу не освобожу: я его отдам, согласно праву, гетману, и он будет пленником до королевского приговора.