Потоп - [416]

— Девушка… слушай!..

При этих словах пан Андрей снял ногу с его груди и отвел саблю от горла.

— Говори! — сказал он.

Но князь Богуслав некоторое время тяжело дышал и наконец проговорил уже более сильным голосом:

— Девушка погибнет, если убьешь… Отдан приказ…

— Что ты с нею сделал? — спросил Кмициц.

— Пусти меня, я тебе ее отдам… Клянусь Евангелием…

Пан Андрей провел рукой по лицу — он, по-видимому, боролся с собой… Наконец проговорил:

— Слушай, изменник! Я бы сто таких выродков, как ты, за один ее волос отдал… Но тебе я не верю, клятвопреступник!

— Клянусь Евангелием! — снова повторил князь. — Я дам тебе грамоту и письменный приказ.

— Пусть так и будет! Я пощажу твою жизнь, но не выпущу тебя из рук. Ты напишешь приказ… А пока я отдам тебя татарам, ты будешь у них в плену!

— Согласен, — ответил князь.

— Помни же, — сказал пан Андрей, — не спасет тебя от меня ни твое княжество, ни войска, ни фехтовальное искусство… И знай, что всякий раз, когда ты станешь на моем пути или не сдержишь слова, ничто тебя не спасет, хотя бы тебя избрали австрийским императором… Признай же мою силу! Раз ты уж был у меня в руках, а теперь лежишь у моих ног!

— Я теряю сознание, — сказал князь. — Пан Кмициц!.. Вода, верно, близко… Дай напиться и обмой рану!..

— Издохни, изменник! — сказал Кмициц.

Но князь, успокоившись за свою жизнь, произнес уверенным тоном:

— Глуп ты, пан Кмициц! Если я умру, то и она…

Вдруг губы его побелели.

Кмициц побежал искать, нет ли где-нибудь поблизости какого-нибудь рва или лужи. Князь лишился чувств, но, к счастью, ненадолго. В это самое время прискакал татарин Селим, сын Газы-аги, хорунжий из чамбула Кмицица, и, увидев плавающего в крови неприятеля, хотел пригвоздить его к земле острием древка, на котором развевалось знамя. Князь в эту страшную минуту нашел еще столько сил, чтобы схватиться за острие и, так как оно было слабо прикреплено, оторвать его.

Шум этой короткой борьбы привлек внимание пана Андрея.

— Стой, собачий сын! — крикнул он, подбегая.

При звуках знакомого голоса татарин даже припал к шее коня от страха. Кмициц послал его за водой, а сам остался с князем, потому что вдали показались Кемличи, Сорока и целый чамбул, который, переловив всех рейтар, отправился на поиски своего вождя.

Увидев пана Андрея, верные ногайцы с громким криком подбросили вверх свои шапки. Акбах-Улан соскочил с коня и начал ему низко кланяться, прикладывая руки ко лбу, к губам и груди. Другие, чмокая губами, с жадностью смотрели на лежавшего рыцаря и с удивлением — на победителя. Иные бросались ловить двух коней — князя и Кмицица, которые бегали по полю с развевающимися гривами.

— Акбах-Улан, — сказал Кмициц, — это вождь разбитых нами войск: князь Богуслав Радзивилл. Дарю его вам, а вы его берегите, за него, за живого или мертвого, вам дадут богатый выкуп! А теперь перевяжите ему рану, возьмите на аркан и ведите в лагерь.

— Алла! Алла! Спасибо, начальник! Спасибо, победитель! — крикнули в один голос татары. И снова зачмокали губами.

Кмициц велел привести себе лошадь и, захватив с собой часть татар, помчался к полю сражения.

Уже издали он увидел хорунжих, которые стояли со знаменами; но у каждого знамени стояло лишь по нескольку человек, так как остальные погнались за неприятелем.

Толпы челяди бродили по полю сражения, обшаривая и грабя трупы и вступая в драку с татарами, которые делали то же самое. Татары были прямо страшны: с ножами в руках, с испачканными кровью лицами. Точно стая воронов слетелась на место побоища. Дикий их смех и пронзительные крики слышались по всему полю.

Иные из них, держа в зубах еще дымящиеся ножи, обеими руками тащили убитых за ноги; другие в шутку перебрасывались отрубленными головами; иные прятали награбленную добычу; иные, точно на базаре, поднимали вверх окровавленную одежду, восхваляя ее качества, или занимались осмотром взятого оружия.

Кмициц прежде всего проехал через поле, где он первый ударил на рейтар. Всюду лежали конские и человеческие трупы, изрубленные мечами; там, где конница напала на пехоту, возвышались целые груды тел; лужи запекшейся крови разбрызгивались под копытами лошадей.

Трудно было даже проехать среди обломков копий, мушкетов, трупов, опрокинутых повозок и рыскавших всюду татар.

Пан Госевский стоял еще на насыпи, окружавшей лагерь, а возле него — князь-кравчий Михаил Радзивилл, Войнилович, Володыевский, Корсак и еще несколько десятков человек. С высоты вала они видели поле до самого края и могли оценить размеры своей победы и поражения неприятеля.

Увидев их, Кмициц пришпорил коня, а пан Госевский без тени зависти в душе воскликнул:

— Вот явился победитель. Благодаря ему мы одержали победу, и я первый объявляю это во всеуслышание. Мосци-панове, благодарите пана Бабинича: если б не он, мы не перешли бы через реку.

— Vivat Бабинич! — воскликнуло несколько десятков голосов.

— И где, солдат, ты так воевать научился? — с восторгом спросил гетман. — Как это ты сразу понял, что надо делать?

Кмициц ничего не отвечал от усталости и только кланялся на все стороны, проводя рукой по лицу, запачканному потом и дымом. Глаза его горели необыкновенным блеском; виваты не смолкали. Отряды проходили один за другим, возвращаясь с погони, и каждый из них присоединял свой голос к приветственным кличам в честь Бабинича. Взлетали вверх шапки; те, у кого были пистолеты, стреляли в воздух.