Потом была победа - [11]

— Спрячь камни, — сказал Николай, встал на костыли и пристроил под ремнем топор.

— А ветла?

— Не стану рубить. Может, еще поправится сук.

Через несколько дней Валетка принес Николаю письмо.

Письмо было от Евгении Михайловны, врача далекого уральского госпиталя, которая выходила Николая, сохранила ему ногу, хотя по всем врачебным правилам ее полагалось ампутировать.

По приезде в Зеленый Гай Орехов написал ей, что осел на месте. Писал и думал, что вряд ли военврачу будет интересно читать его письмо. Тысячи таких, как Николай, прошли через ее руки.

Евгения Михайловна в письме поругала Николая за долгое молчание и написала, что была рада получить от него весточку.

От торопливых размашистых строк повеяло чем-то знакомым и близким. Как наяву, увидел Николай госпиталь. Вспомнился староста палаты Белобаба и Петр Михайлович Барташов, отец Сергея, погибшего осенью прошлого года в Заполярье. Вместе с Барташовым похоронили они Сергея на берегу озера, а потом Николай неожиданно встретился с майором в госпитале. Евгения Михайловна писала, что Петр Михайлович три месяца назад выписался в часть. Писала, что рапорт ее о переводе в действующую армию удовлетворили и она тоже едет на фронт. Не забыла она и врачебные советы. «Больше солнышка, Коля, — писала Евгения Михайловна, — теплый песок тоже на Иссык-Куле найдется. Это очень нужно твоей ноге». По старому адресу просила не писать, новый обещала сообщить.

«Все на фронт, — подумал Николай. — Все воюют, а ты сиди в Зеленом Гае с костылями. Сало жри, самогон лакай. Иждивенец несчастный, калека, нахлебник…»

— Чего пишут, дядя Коля? — боязливо спросил Валетка. — Худое письмо?

— Нет, все хорошо, — ответил Николай и, помолчав, добавил: — У меня теперь уж хуже не будет.

— Зря вы так говорите, — мальчик подошел к Николаю и заглянул ему в лицо. — Вот когда похоронная приходит, тогда всего хуже.

— Кому похоронная? Кому…

— Никому, — вяло ответил Валетка. — Это я просто так сказал, к слову.

Он повернулся и, словно боясь расспросов, вышел на улицу. В окно было видно, что Валетка уходил по длинному узкому проулку, огороженному плетнями. Он поднял с земли прут и принялся гулко выстукивать по кольям. Но в его фигуре была какая-то придавленность. Будто пустая сумка невероятно потяжелела и пригибала Валетку к пыльной, пересохшей в прах земле.

Вечером Орехов пошел в колхозную контору. Там можно было узнать новости и прочитать единственную на всю деревню «Правду». Новости в газете были невеселые, но так уж устроен человек, что всегда ждет хорошего. Сегодня нет, так, может, завтра будет.

Газету вслух читал бухгалтер колхоза, седой, глуховатый, с тяжелой одышкой, которого все звали дядя Петя. Читал он громко и с выражением. Начинал со сводки Информбюро, потом прочитывал страницу за страницей. Прочитанные газеты подшивал в папки. Однажды колхозный сторож выдрал оттуда газету на самокрутки. Дядя Петя ухватил его за воротник, налился кровью и рассвирепел, как племенной бык.

— Понимаешь, телячья вша, что ты наделал! — орал бухгалтер на весь Зеленый Гай. — Какую газету ты, хошь знать, на раскурку пустил? В ней же каждая буковка кровью обмыта. Люди на такие газеты потом как на иконы глядеть будут, а ты ее раскурил, морда неумытая!

Сторож даже не пытался оправдываться.

Возле правления колхоза Орехов встретил участкового агронома Олю Барьян. Николай знал, что Оля эвакуировалась с Донбасса и ей пришлось немало помыкаться.

Агрономша была расстроена. Она шла, покручивая в руках ременную камчу.

— Что случилось? — спросил Николай.

— С Остроуховым поругалась, — ответила Оля. — Не хотел акты на апробацию подписывать. На трех массивах определила я урожайность в четырнадцать центнеров с гектара, а он уперся на десяти.

Да, председатель колхоза Осип Осипович Остроухов был мужик упрямый. Уроженец Зеленого Гая, он лет пять проработал в райземотделе. Как началась война, попросился председателем в родную деревню и крепко взял в руки колхозное хозяйство. Сейчас, когда не хватало мужиков, когда ломались изношенные тракторы, а колесную мазь и сбрую приходилось добывать из-под земли, здорово пригодилась хозяйственная ухватка Остроухова.

— Чем же спор кончился? — полюбопытствовал Николай.

— На двенадцати сошлись, — усмехнулась Оля. — Три часа говорили… Хорошо, дядя Петя меня поддержал… Засуха тяжелая. Горит хлеб. Колос плохо наливается. На щуплости зерна центнеров пять с гектара потеряем… Неужели я на апробации ошиблась? — задумчиво продолжала Оля. — Все как положено сделала.

— Массивы большие?

— У мельницы двести гектаров и за Калиновским сазом полтораста.

— Триста пятьдесят, — Николай удивленно присвистнул. — Два центнера разницы на гектаре, значит, выйдет семьсот центнеров… Серьезный у вас спор с Осипом Осиповичем.

— Серьезный, — согласилась Оля и вздохнула. — Семьсот центнеров излишков может получиться.

Она покачала головой и пошла к своей лошадке, которая терпеливо ожидала у коновязи.

Орехов поднялся на крыльцо. В распахнутое окно был слышен голос дяди Пети, читавшего очередную сводку Информбюро:

«…на Курском направлении продолжаются ожесточенные бои…»