Потерянный среди домов - [61]

Он просто шел и шел, этот снег. Заметал дорожки, накапливался на подоконниках, на лестницах, ведущих в столовую, даже на бровях, когда нужно было пройти через двор. Это была божественная интервенция. Собираясь назавтра послать все к чертям, город превратился в статую, половина дневных ребят не вернулась с обеда, и учителя, видя, что осталась только половина классов, позволила нам заниматься кто чем хочет или просто трепаться. Такие дни – это всегда здорово, кажется, как будто жизнь идет по-другому.

В тот вечер около девяти я вернулся к себе, процарапал ногтем картинку на замерзшем стекле – шарик с двумя глазами и улыбкой и длинной, вьющейся веревкой. Если не знать меня лучше, можно подумать, что я действительно умею рисовать. На самом деле это единственное, что я умею изобразить. Когда-то давным-давно маленький гениальный парень с короткой стрижкой, Джон Фрезер, показал мне, как это делать, и с тех пор я притворяюсь.

Позвонил Харпер.

– Послушай, – сказал он, – ты должен сделать мне одолжение. Звонил старик. Я думаю, что он немного тревожится там в коттедже. Само место навевает уныние. Черт побери, он там один – одинешенек уже три не – дели. Он просил меня приехать повидаться с ним в эти выходные. Я хочу сказать, он не то что предложил это, он просто придумал дурацкий повод, что я должен помочь ему с зимними окнами. Но я думаю, что ему просто тошно, а поехать не могу. У меня эта цыпочка, с которой я должен повидаться. Можешь ты поехать? Только на выходные. Я чувствую себя паршиво, когда думаю, что он там один.

– Нет, – сказал я, – не могу. Это значит уехать на все выходные. Это значит, что я должен отказаться от субботнего вечера. Я не могу этого сделать. Не могу поехать туда.

– Господи Иисусе, Саймон. – Его голос звучал по-настоящему хреново.

– Сам поезжай. А я не могу. Последнее, что я хочу делать в свое свободное время, – так это проводить его с этим козлом.

– Отлично, Саймон. Просто отлично. Иногда ты бываешь таким, черт побери, эгоистом, что я не могу в это поверить.

– Я эгоист? Послушайте, кто это говорит, черт возьми. Я тут сижу в Сан-Квентине, а ты не хочешь уезжать из города, потому что хочешь, чтобы тебе отсосали член. И потом, я буквально обалдеваю, я устал от того, что все время слышу это слово – эгоист.

– Ну, во всяком случае, подумай об этом, ладно? Просто подумай об этом?

– Хорошо, я подумаю об этом. Обещаю.

Но, едва положив трубку, я тут же выбросил все это из головы.

Три дня шел снег, снег, снег. А потом однажды вечером, прямо после объявлений, он прекратился. Вот так, как будто повернули выключатель. Я открыл окно, и кучка снега упала на пол. Снег был мягким, словно трава, мягким и блестящим. Луна висела в небе, так что я мог видеть свое собственное дыхание. Неожиданно в ушах у меня зазвенело. Кто-то, должно быть, думает о тебе, вот что говорила обычно моя мама.

Немного позже в дверях появился кривоногий придурок и сообщил, что мне поступил телефонный звонок.

– Ну и погодка, да? – сказала Скарлет. – Разве тебе не хочется просто выйти на улицу и сделать что-то? Покататься в снегу. Украсть что-нибудь. Бросить снежок в окно. Поцеловать кого-нибудь. Это так восхитительно. Ты знаешь этот звук, который издают автомобили, когда задевают друг друга, такой звук как треск. Боже, как я люблю это. Это настоящий зимний звук.

Наверху лестницы я заметил пару ковбойских сапог; префект все еще стоял там, подслушивая.

– Кажется, у меня есть аудитория, – сказал я.

Сапоги не двинулись.

– Ну хорошо, – сказала она, – говорить буду я. А ты просто отвечай: да или нет. У тебя есть сосед по комнате?

– Да.

– Он доносчик?

– Нет.

– То есть, если ты выберешься оттуда, он не донесет на тебя?

Я процарапал ногтем большого пальца дорожку в дереве и смахнул грязь.

– Нет.

Через некоторое время она сказала:

– Потому что у меня есть идея.

После полуночи я открыл окно и выпрыгнул на свежий снег. Е.К., перевернувшийся под одеялом свои обычные шесть раз, впал в ночную кому. Я не двигался. Постоял так несколько секунд, озираясь. Налетел порыв холодного ветра, снег был таким блестящим и восхитительным под луной. Я перебежал через квадратный двор и остановился прямо у входа. Я не хотел наткнуться на Психо, возвращающегося после прогулки с собакой, с этим своим по-настоящему уродливым боксером. Между прочим, истинная правда, когда говорят, что со временем собаки и их хозяева становятся похожи друг на друга. Двор был пуст. Я заторопился через верхний уклон для крикета, снег переваливал через края туфель. Я был превосходной мишенью под полной луной, шагая по колено в снегу. Я чувствовал себя киногероем, совершающим побег из тюрьмы. Стив Мак-Квин – один из таких ребят. Через плечо я мог видеть большие желтые школьные часы, те, которые, помнится, я видел с колеса обозрения в ту ночь, когда Скарлет меня бросила. Bay. Кто бы мог предположить такое?

Наконец я добрался до ограды – высоких деревянных кольев, вполне подходящих для того, чтобы сдерживать варваров. Я проследовал вдоль них, пока не добрался до ворот. Они были наглухо закрыты морозом. Мне пришлось стукнуть по ним несколько раз, пока они немного приоткрылись. Я шагнул наружу, под уличные фонари, прокрался через Форест-Хилл-роуд, мимо того дома, где черноволосая девушка позволила себя тискать, и побежал вдоль Фрайбрука. В конце улицы, примерно в сотне ярдов, была игровая площадка Епископской школы. Я направился туда. Я не обращал внимания на замерзшие ноги. Повернув на Уоррен-роуд, я пробежал вдоль игровой площадки и повернул на подъездную дорожку, где маленьких пиздюшек забирали родители. Перешел через нее и слегка толкнул окно. Перегнувшись через перила, я поймал отражение луны. Окно открылось. Я распахнул его шире, оглянулся, сначала засунул в него голову, а потом приземлился на пол, словно тюк грязного белья. Несмотря на темноту, было ясно, что это – классная комната, в ней пахло пылью, мелом и деревом, из которого были сделаны столы. И чем-то еще. Чем-то другим. Я по дошел к двери, выглянул наружу. Точно, в конце большого темного коридора был красный знак выхода. Дурак и тот не смог бы заблудиться. Так что я вернулся в классную комнату, снял туфли, вытряхнул снег, надел их снова, а потом уж двинулся по коридору, держась очень близко к стене. Я услышал «тик», потом еще «тик», должно быть, здесь такие же траханые часы, как у нас в Верхней Канаде. Я посмотрел наверх. Точно, там они и были. Где-то половина первого. Я дошел до конца коридора и начал подниматься по лестнице. Очень осторожно. Поднявшись на несколько ступенек, я прислушался, потом еще несколько ступенек – опять остановка, сердце колотилось. Я почувствовал, как изменился воздух, здесь он пах по-другому, телами спящих девочек. Так, как пахла спальня Скарлет, только во сто раз сильнее.