Потерянный среди домов - [53]

У женщины были седые волосы, и она была довольно полная, но она напомнила мне маму, величавая и разговорчивая одновременно. У нее была выпивка, мне показалось, что это был джин-тоник. Как у моей старушки. Говорю вам, это поколение… Уберите их опору, и они просто завянут.

Женщина надела очки для чтения, такие изящные, можно смотреть поверх них, и я увидел, что у нее довольно привлекательное лицо с острым носом и умные глаза, и я подумал, что, будучи девчонкой моего возраста, она была горячая штучка. У меня также возникло забавное чувство, что она одинока и вроде как не прочь поиметь компанию, это было как бы извинение для того, чтобы открыть дверь и впустить чужого.

– Куда ты направляешься? – спросила она.

Мне всегда было трудно держать рот на замке, даже в более спокойные времена, но в этой женщине было что-то такое, что мне захотелось рассказать ей все. И тут в моей голове зазвучал маленький звонок тревоги. Это было экстратрудно, я хочу сказать, действительно трудно, хуже, чем если никто не знает, что ты преуспел в чем-то, в чем ты действительно преуспел. У меня также было чувство, что она сама когда-то могла вот так сбежать или выйти замуж по любви, отказаться от большого наследства, как однажды сделала моя мама (у нее до папы был другой муж). Но я осадил себя. Держать рот закрытым почти ранило меня физически. Я чувствовал ее в своей груди, эту штуку, которая хотела себя обнаружить.

– В центр, – сказал я. Я думал, если она будет подталкивать меня, я скажу, что на автобусную станцию, тогда она спросит, а куда потом, и все выйдет наружу. Но она не стала. Может быть, она считала, что невежливо задавать незнакомцу так много вопросов.

Она набрала номер и заказала такси, и мы посидели немного, я все оглядывался и говорил ей, как мне нравится дом, говорил, что он напоминает мне мой старый дом на Форест-Хилл-роуд.

– Что с ним случилось? – спросила она.

– Его продали.

– Должно быть, это было трудно.

– Это была большая ошибка, – сказал я. – Большая ошибка.

– Ну, я убеждена, что на то были причины.

Я был чрезвычайно близок к тому, чтобы рассказать ей, я просто знал, что могу доверять ей.

– А вот и твое такси, – сказала она.

Теперь я точно был уверен, что ей грустно смотреть, как я ухожу. Такой большой, пустой, прекрасно пахнущий дом, и только одна она.

Женщина открыла парадную дверь.

– Хорошо бы тебе надеть пальто, – сказала она. – Уже давно не лето. – Она потерла руки и вроде как наклонилась и выглянула на улицу.

– Скажите это снова.

Она закрыла за мной дверь, и я вышел на дорожку. Добравшись до ограды, я обернулся через плечо. Она смотрела мне вслед через окно и помахала мне. Я помахал в ответ. Помните то время, когда я приехал повидать Скарлет? Когда я уходил на следующее утро, я прошел по коридору, вошел в лифт и оглянулся посмотреть, там ли она еще. Но она уже скрылась. Я не хотел раздувать из этого большого дела, я хотел расстаться на хорошей ноте, но у меня возникло чувство, просто на долю секунды, что если я ей действительно, действительно нравлюсь, она должна была бы быть все еще там. У меня всегда было такое чувство. Полагаю, я уже тогда должен был догадаться. Не то чтобы это что-то изменило. Нет, Скарлет понравилась бы мне, несмотря ни на что.

Ну, в любом случае с этим покончено, подумал я и влез в такси.

Автобусная станция в Торонто – не то место, куда бы стоило привести любимую девушку. Я имею в виду, что она несколько суетливая и депрессивная. Я знаю, мои слова звучат как козлиные, но там на самом деле полно людей, они сидят повсюду, багаж перевязан веревками, и барахло вываливается из картонных коробок, кругом накурено, окурки бросают прямо на пол. Отвратительно. Просто невозможно себе представить, чтобы эти люди ехали в какое-нибудь милое местечко, только в дерьмовый маленький городишко на севере, где они усядутся в какой-нибудь слишком ярко освещенной кухне и станут курить сигареты, и им нечего будет сказать человеку, которого они приехали навестить, уже через пять минут после прибытия. Я знаю, что это правда, потому что у нас в коттедже был параллельный телефон, и иногда летом я осторожно брал трубку, закутывал микрофон полотенцем, так чтобы не было слышно, как я дышу, и подслушивал телефонные разговоры деревенских жителей. Им вечно нечего было, черт возьми, сказать друг другу, эта оглушительная тишина, и потом одна, например, говорит, ну, наверное, я лучше пойду постираю, и снова большая пауза, а какая-то женщина на другом конце говорит «да», и никто, черт возьми, ничего не делает, ни трубку не повесит, ни чего-то еще, просто сидят вот так, в оглушительной тишине, а я думаю, черт меня побери. Не верьте в это дерьмо, когда слышите, что деревенские – лучшие человеческие существа на земле. Потому что это чушь, у них самая тягучая и досадная жизнь, какую только можно себе представить.

В любом случае автобусная станция была заполнена этими людьми, у некоторых были транзисторы, игравшие музыку кантри, ту, где ребята поют себе под нос, настоящая дерьмовая музыка. Я перетащил гребаный чемодан на скамью, синюю от сигаретного дыма, и пошел в кассу.