Потерянный среди домов - [28]

– Сегодня хороший день для этого.

– Не слишком ветрено?

– Нет.

Он спрашивал так, будто я эксперт. На самом деле рыбалка для меня самое мучительное занятие, к которому только приспособлен человек. Но он чего-то хотел, это я мог сказать точно.

– Куда планируешь отправиться?

– Через переправу, скорее всего.

– Это самая глубокая часть озера.

– Точно?

– Так, во всяком случае, я слышал.

– Значит, я смогу заодно заправить лодку. И съесть мороженое.

– В ней сейчас достаточно бензина.

Он кивнул так, словно это не имело значения.

– Послушай, – сказал он, – есть кое-что, о чем я хочу с тобой поговорить. Может, выйдем глотнуть свежего воздуха?

В последний раз, когда он меня куда-то с собой брал, мы немножко поболтали о птицах и пчелах, после чего я избегал девушек по меньшей мере год. Я должен был сидеть там и обдумывать вопросы о лесбиян – ках, чтобы он не слишком беспокоился. Для нас было неестественно говорить о чем-то важном, обычно всеми этими делами занималась мама, и мне не понравилось, как прозвучало его предложение. У меня было чувство, что навел его на эту мысль психиатр из клиники. Новый улучшенный вариант Па. Это было словно новехонькая пара штанов, которая была на нем и которая не подходила ко всему остальному.

Странная вещь, но, несмотря на то что он заставлял меня нервничать (я его боялся, признаю это), иногда я также чувствовал себя его защитником, словно я был единственным человеком в доме, который его понимает. Знает, чего по-настоящему он хочет, несмотря на то что он говорит. Было похоже, что он попал в ловушку к своей старомодной английской личности – он ходил в школу в Англии, когда был мальчишкой, – и иногда он бился об меня, как животное бьется в коробке, повторяя снова и снова бессмысленные действия, бессмысленные попытки вырваться, несмотря на то что они не срабатывают ни в первый, ни в сотый раз. Так что иногда я отклонялся назад, чтобы он не чувствовал себя совсем уж плохо.

Так или иначе, но мы двинулись через желтеющие поля. Нашли старую дорогу на дне оврага и двинулись по ней, старик смотрел под ноги, размышляя о том, что он скажет. Думаю, что его усилия только осложняли дело. Так бывает, когда изо всех сил стараешься слушать, а слышишь чертову кучу ненужных вещей. Но на лице его была мягкая улыбка, говорившая о том, что он хочет, чтобы все шло хорошо.

Мы добрались до края леса, поднялись на маленький холм и направились к болоту. Солнце исчезло в ветвях деревьев. Воздух стал прохладным. Появились комары. Мы шли поодиночке, он впереди, я сзади. Наступали на стволы деревьев. Это было страшноватое место; когда мы поздно вечером возвращались с танцев, все здесь напоминало сцену из фильма ужасов: лягушки квакают, сверчки заводят свою песенку крик-крик, крик-крик и все такое прочее.

Мы дошли до лодочного сарая, дерьмовой маленькой красной лачуги на краю озера. Полной комаров и мокрых купальников. Ничего нет хуже, чем пытаться надеть на себя мокрые плавки. Яйца наползают на живот. Мы выволокли коробку со снастью, пару удочек, свалили их в лодку и поплыли прямо на середину озера. Время было отличное, далеко за полдень, солнце искрилось на воде, все вокруг казалось вроде бы золотым, старик и я забросили свои лесы, он прикрыл глаза, потому что солнце отсвечивало от воды. Мы приглушили мотор, и теперь лодка едва ползла. Передвинув удочку, он присел рядом со мной на переднем сиденье.

– Люблю рыбалку, – сказал он. – Ни разу ничего не поймал, но все равно люблю.

– Это ритуал, – сказал я.

На одно мгновение мне показалось, что он меня не слышит. Он смотрел куда-то за горизонт.

– Ритуал? – переспросил он, по обыкновению слегка нахмурившись. Однако это было дружеское выражение. С оттенком озадаченности и обеспокоенности. Что заставило меня внутренне задрожать, как будто – ого – он не в своем уме. Я словно бы не к месту выскочил со своим объяснением.

– Я хочу сказать, что не имеет значения, поймаешь ты что-нибудь или нет. Главное, что тебя окружает. Садиться в лодку, быть на воде, компания, все такое. Это по-настоящему не имеет никакого отношения к рыбе.

– Ты так считаешь?

– Да, – сказал я. – У меня было такое же чувство, когда я ловил окуней с причала. Я стоял там целый день и снова и снова ловил одну и ту же рыбку. Со временем я даже стал узнавать ее в лицо.

Он потянул удочку, и леска потянулась из воды, с нее падали серебряные капли.

– Как ты думаешь, что случится, если я в самом деле что-нибудь поймаю? – спросил он.

– У тебя, наверное, будет сердечный приступ.

Я подумал, так ли уж здорово говорить такое кому-то, кто пробыл три месяца в клинике.

– Надеюсь, мне это не грозит, – сказал он.

Некоторое время все было тихо. Я чувствовал, как он обдумывает что-то.

– Знаешь, черт побери, ты получил очень хороший табель.

– Да, я прошел. Это огромное облегчение.

– Ты сделал большее. Твоя мама рассказала мне, что ты становишься первоклассным барабанщиком.

– Она это сказала?

– Буквально.

Она говорит, что я играю слишком громко.

– Мне она говорила другое. Хотел бы я однажды прийти и послушать тебя.

– Я буду нервничать.

– Пора привыкать к публике.

– Мне нужно некоторое время, чтобы разогреться, – сказал я. – Тебе потребуется терпение. И ты должен будешь меня поддерживать. И не слишком наваливаться, если я заиграю какую-нибудь дерьмовую песенку.