Потерянный ребенок - [9]

Он замер, словно прирос к земле, жалея, что он не может останавливать время. Сотня вариантов того, что могло произойти с Джесси, промелькнула у него в голове, но в том, что полицейские приехали расспрашивать его именно о ней, он даже не сомневался. Из машины вышли мужчина и женщина и, протиснувшись через щель в сломанных воротах, направились прямиком к нему.

– Харви Робертс? – обратился к нему высокий мужчина с вытянутым лицом.

Харви кивнул.

– Я агент сыскной полиции Патерсон, а это агент Галт, мы из Брайтонского уголовного розыска.

– В чем дело? – Харви почувствовал, как у него пересохло во рту. Слова застревали в горле; он не хотел их произносить.

– Мы хотели поговорить с вами о вашей дочери, Джессике Робертс.

– О чем именно? Что случилось?

– Я так понимаю, ее здесь нет.

– Конечно же ее здесь нет, черт возьми, она же в больнице.

– Боюсь, Джессика покинула больницу с ребенком сегодня утром в начале девятого. Судя по вашей реакции, с вами она не связывалась?

Харви замер, в изумлении глядя на полицейского, не в силах ничего ответить.

– Мы не могли бы зайти в дом и поговорить?

Глава вторая

Гарриет

День Победы, вторник, 8 мая 1945 года

Гарриет Уотерхаус села за свой сосновый туалетный столик рядом с маленьким окном, из которого пробивался сквозняк, на верхнем этаже дома ее работодательницы, и достала из пакета с сегодняшними покупками дневник. Он все еще был в коричневой обертке, и, когда Гарриет ее сорвала, бумага затрещала, как только что разведенный в камине огонь. Из свертка раздался запах почтамта, который отчетливо слышался в ее затхлой комнате.

На красивом кожаном переплете были выведены золотыми буквами слова «Дневник на пять лет», а сбоку находился плотно прилегающий медный замок. Гарриет почувствовала, что у нее захватывает дыхание.

Прежде ей никогда не хотелось покупать подобные вещи, и она не понимала, что заставило ее потратить всю месячную зарплату на что-то такое. В почтовое отделение она зашла лишь для того, чтобы уйти с людной улицы. Мужчины, женщины, дети – все были в крайней степени взволнованы новостью о том, что война наконец закончилась. Они как никогда хотели собираться вместе, объединенные общей радостью, и пели и кричали из каждого дверного проема и окна, с каждой крыши и фонарного столба. В очереди за продуктами в магазинчике Уилсона она простояла целый час, окруженная людьми, которых знала всю свою жизнь и которые то и дело посматривали на нее, ожидая от нее той же восторженной реакции.

– Даже не верится, – ответила она на расспросы знакомых о том, что она чувствует по поводу возвращения Джейкоба домой, и постаралась улыбнуться в ответ на их нахмуренные лица, ждущие большего. К счастью для нее, в тот момент кто-то подошел и увел их за собой в толпу празднующих.

Этот день начинался так же, как любой другой вторник. Она отнесла мисс Кларе и мисс Этель по чашечке чая в семь утра, разожгла камин в гостиной. После завтрака она заправила постели, прибралась в спальнях, вытерла пыль и почистила серебро к обеду. Было около трех часов дня, и она начала было собирать вещи для стирки, когда они позвали ее к себе. Гарриет с удивлением обнаружила, что в гостиной, где они сидели, воцарилась гробовая тишина: Уинстон Черчилль произносил речь по национальному радио.

На улице стали раздаваться звуки ликования и пение, а Гарриет замерла на месте, чувствуя, как у нее задрожали ноги и заколотилось сердце. Мисс Клара и мисс Этель рыдали, прижавшись друг к другу и сияя от счастья.

– Разве это не чудесно, Гарриет! – восклицала мисс Этель, и ее порозовевшие щеки блестели от слез. – Наши мальчики возвращаются домой.

Спрятавшись на кухне, она села на холодный каменный пол, закрыла глаза и попыталась вызвать в себе хоть какое-то чувство, связанное с возвращением к ней Джейкоба. В ее памяти возникал раз за разом только один образ из последнего дня, когда она видела его: прощание на вокзале, холщовая сумка, перекинутая через плечо, каштановые глаза, настороженно озирающиеся по сторонам, отсутствующая улыбка.

Они смотрели за тем, как другие пары целуются на прощание. Со слезами на глазах он повернулся к ней и сказал: «Я не справляюсь, родная. У меня нет сил». Его тогда отпустили домой, всего на неделю, но Гарриет была шокирована переменой в нем: на смену жизнерадостности пришли вспыльчивость и отсутствие аппетита. Он вздрагивал, когда она дотрагивалась до него, и почти не спал, проводя всю ночь за выпивкой, потому что слишком боялся заснуть из-за не оставлявших его в покое кошмаров. «Пожалуйста, спаси меня», – молил он ее прошлой ночью, со слезами на глазах засыпая в ее объятьях. Через несколько минут он со всей силы столкнул ее с кровати, потому что она перевернулась во сне и напугала его.

Вытирая слезы и поднимаясь, чтобы приготовить мисс Кларе и мисс Этель послеобеденный чай, она думала о письмах Джейкоба, аккуратно сложенных на ее туалетном столике. Несколько пачек писчей бумаги, письма, присланные за все эти годы. Каждое из них она старательно гладила и возвращала к жизни. Беспорядочные описания настоящего ада, буквы, выведенные его детским почерком на одолженной или украденной бумаге, вложенной в конверты разных форм и размеров. Читая их, Гарриет отчетливо представляла себе, как он пишет их при свече во временных лагерях. Замерший, напуганный, одинокий, он раздумывал над словами, потому что не хотел, чтобы она волновалась, – и все же необходимость поделиться пережитым брала над ним верх.