Потерянный рай. Стихотворения. Самсон-борец - [122]

В сухой земле, чтоб после жаркой битвы

Тебя не погубила жажда, властен

В твоих очах опять затеплить свет,

Чтоб лучше ты служил творцу, чем прежде.

Зачем иначе снова у тебя

Источник силы — кудри отросли бы?

Верь, божья мощь не зря в тебе жива —

Господний дар без цели не дается.

Самсон

Нет, тайный голос шепчет мне другое;

В пустых моих глазницах свет не вспыхнет,

И жизни свет во мне померкнет тоже,

И скоро я уйду в двойную ночь.

Мой дух надломлен, не сбылись надежды,

Всем естеством я от себя устал.

Прошел стезею славы и позора

Я до конца и ныне твердо знаю:

Уже не долго отдыха мне ждать.

Маной

Не верь дурным предчувствиям, внушенным

Той черной меланхолией, которой

Напитаны все помыслы твои.

А я, мой сын, отцовский долг исполню

И вызволю тебя — или за выкуп,

Или иначе. Будь же поспокойней

И утешеньям дружеским вонми.

Самсон

О, живет моя боль не только

В ранах и язвах плоти,

В неисчислимых недугах

Сердца, чрева, груди —

Ею душа полна.

Тайно она

Вкралась в мысли наичистейшие,

В самые недра сознанья,

Словно кости и члены,

Пытке невидимо и безгласно

Их подвергая всечасно.

Горе снедает меня

Всякой хвори быстрей,

Ибо жжет оно и заражает,

Словно рана смертельная,

Дух мой, который уже

Черным тленьем смердит.

Жалят мысли, мои мучители,

Сердце там, где оно уязвимей,

В нем распаляя жар, которого

Не остудят травы целебные,

Снадобья лекарей и весенний

Ветер с вершин, снегами покрытых.

Сон себе могу я вернуть

Лишь всезаглушающим опием смерти,

Коей, покинутый небом,

Я в отчаянье жду.

Стал я еще во чреве матери

Божьим избранником,

Как было предсказано дважды ангелом.

В строгой воздержности

Я возрастал под оком господа.

Вел он меня в сражениях

С полчищем необрезанцев

К подвигам, непосильным для смертных,

Ныне ж меня он забыл и выдал

Недругам, на которых

Шел я войной по его веленью.

Зренья навеки лишенный, беспомощный,

Я оставлен в живых для того лишь,

Чтоб язычникам быть посмешищем.

Мне надежд — и тех не даровано;

Нет от моих страданий лекарства.

Лишь об одном небеса я молю —

Чтоб моим бедам несчетным

Смерть поскорей предел положила.

Хор

Сотни раз уже повторено

Мудрецами наших дней и древности,

Что терпенье — высшая из доблестей,

Что должны мы стойки быть в превратностях

Быстротечной жизни человеческой.

В книгах мы находим

Доводы, советы, наставления

Страждущим в облегчение,

Только все слова их благозвучные

Праздным краснобайством кажутся

Или раздирают слух несчастному,

Коль не находит он

Сам в себе тот ключ утешения,

Чьею влагою дух подавленный

Освежает и подкрепляет.

Боже, странен жребий людской!

Длань твоя то строго, то кротко

Дней наших бег короткий

То ускоряет, то замедляет,

Чем отличает нас

Как от ангелов, так и от беззаботных

Глупых животных.

Что говорить о людях обычных,

Суетных, безличных,

В мир пришедших, чтоб сгинуть бесследно,

Как однодневные мотыльки,

Коль и от тех, кто твоею милостью

Взысканы, ибо тобой предызбраны

К подвигам ради блага

Веры твоей, твоего народа,

Часто в самый полдень их славы

Вдруг отвращаешь ты

Лик и десницу свою, словно сам же к ним

Не был прежде столь щедр,

Словно тебе они плохо служили?

Стоит хоть малость им оступиться,

Ты за ошибку казнишь жестоко:

Взлет их высок был, но глубже падение

В пропасть забвения,

Дна которой не видит око,

Часто ты обрекаешь их

Плену или мечу язычников,

Иль суду выдаешь неправому,[777]

Иль толпе дозволяешь неблагодарной

Бросить останки их псам и стервятникам.

Если же смерти они избегли,

Им в удел назначаешь ты

Старость до срока, недуги

И нищету.

Хоть наказанье ими заслужено,

Их оправданье — в его чрезмерности,

Ибо и к правым, и к виноватым,

Господи, ты равно беспощаден.[778]

Смилуйся же над своим воителем,

Славы и мощи твоей воплощением,

Участь его облегчи, коль возможно,

Призри на горе его безысходное,

Дай ему отдых от долгой муки.

Кто это? Женщина иль виденье?

К нам она движется,

Как ладья величавая,

Что из Тарса[779] путь

Держит к островам

Иавана[780] иль

В отдаленный Гадес,[781]

С гордо разубранной палубой,

Под парусами, вздутыми

Ветром угодливым и попутным.

Запах амбры о ней возвещает.

Вслед ей толпой прислужницы шествуют.

Знатной она филистимлянкой кажется.

Это жена твоя, это Далила,

Мы узнали ее.

Самсон

Моя жена? Изменницу гоните!

Хор

Как гнать ее, коль, глянув на тебя,

Она челом склонилась долу, словно

Росою переполненный цветок,

И ей уста раскрыть мешают слезы,

Бегущие по шелку покрывала?

Но тсс! Сейчас она заговорит.

Далила

Колеблясь, робким шагом шла сюда я

К тебе, Самсон: меня пугал твой гнев,

Который, спору нет, заслужен мною,

Хоть я и не предвидела последствий

Поступка своего. Но коль слезами

Грех можно искупить, я за него

Сторицей заплатила. Не считаю

Я это оправданием, и все ж

Поверь, что лишь супружеской любовью,

Сомнения и страх преодолевшей,

Приведена я в этот дом темничный,

Чтоб вновь твой лик увидеть, чтоб узнать,

Как можно облегчить твои страданья

И заслужить прощение твое

За все, чему виной мое безумство,

А более всего — судьбина злая.

Самсон

Гиена, прочь! Оставь свои уловки,

Оружье лживых женщин, что сперва

Нас предают и клятвы преступают,

А после с покаянным видом молят

Простить их и с притворными слезами

Блаженство нам сулят лишь для того,

Чтоб вызнать, где предел долготерпенью

Мужчины и каким путем играть

На слабостях его иль силе можно.