Потерянный рай - [50]

Он пообещал меня проводить: мы выйдем завтра на восходе.

– Воспользуюсь случаем, чтобы показать тебе кое-что поучительное.

На сей раз я внимательно присматривался к местности и старался удержать в памяти приметы пути: каменистые осыпи, поляны, ручьи и склоны. Зависимость от Барака на пути в деревню стесняла мою свободу; я был ему благодарен, но не хотел быть у него в подчинении – да он и сам этого не хотел.

Мы шли скорым шагом – Барак такие расстояния одолевал за день. Живя с дядей, я окреп и стал выносливей и все же еле поспевал за ним.

Пресытившись увиденным за день и валясь от усталости, я уже ничего не замечал, но тут мы вышли к пригорку, который показался мне знакомым. Я присмотрелся.

Одинокий дуб, под которым я прятался от грозы, лежал на траве, как раненый боец. Гигантская секира молнии глубоко расколола дерево. Трещина спустилась на десять локтей и обнажила волокна, потом обе половины подались под тяжестью ветвей и развалились на две стороны. И теперь от дуба остался лишь высокий кол без веток и листьев, с обнаженным стержнем древесной сердцевины. Вокруг покоились остатки его былой красы, где иссохшие, где гнилые, а на них грибы и насекомые вершили свой опустошительный пир.

– Не приближайся, Ноам. Порча достигла корней. Огонь сожрал ему все нутро до земли. Останки могут обрушиться в любой миг.

Мне очень повезло, что я спасся… С детства я повидал немало деревьев, покалеченных молнией. Многие из них выживали, образуя валики-шрамы, если рана была неглубокой и повреждена была лишь кора. Случалось, молния достигала сердцевины, выжигала в ней полость, но не убивала дерево окончательно; в таких тайниках мы с товарищами прятали наши сокровища. Порой дерево выгорало целиком; погасить тлеющие угли мог лишь дождь. Здесь молния нанесла наибольший ущерб.

– Устроим привал на опушке, перекусим и поспим, – предложил Барак. – Деревню ты увидишь завтра.

Мы скинули котомки и растянулись на одуванчиках. Один край неба подернулся сиреневой тенью, другой – вспыхнул янтарем.

Я невольно зажмурился, когда что-то затрепыхалось у самого лица. Открыв глаза, я увидел взволнованную синицу, она била крыльями и радостно щебетала.

– Мина?

Ее переполняла неудержимая веселость; синица села на ветку, кивнула мне, сделала пируэт, сорвалась вниз, вернулась назад, заложила стремительный вираж и опустилась на ветку неподалеку.

Острый клювик верещал без умолку. Горящие глазки так меня и сверлили.

Я разволновался. Эта птичка разворошила мое прошлое, и его, как тайное солнце, осветила маленькая и неловкая Мина с ее неизбывной печалью и скорбным смирением. У меня выступили слезы. Я подполз к бойкой птахе как можно ближе и прошептал:

– Мина, я рад тебя видеть.

Раздался громкий дядюшкин голос:

– Ты что, с синицами разговариваешь?

Синица испуганно вспорхнула и спряталась в листве. Барак заметил мои слезы. Я дрожащим голосом признался ему:

– Я не со всеми синицами говорю, а с одной-единственной. С той, которую потерял.

Открыв рот и выпучив глаза, он кивнул, но на лице его читалось желание понять меня в самом деле. И я рассказал ему о своих переживаниях в день погребения Мины, как на ее могиле эта синица появилась впервые, как я грустил, потеряв ее, и как был счастлив, что она вернулась.

Барак поддакнул и посмотрел вдаль; синицы пищали, клубились и шелестели крыльями в вечернем воздухе.

– Синицы живут в стае. А твоя – нет. Ты прав, мой мальчик.

Он протянул мне горсть орехов.

– У тебя останется немного сил после обеда?

Я вздохнул:

– Немного, Барак. Я-то не богатырь.

– Я открою тебе один секрет твоего отца.

– Сегодня вечером?

Он пояснил:

– Сегодня луна в ущербе. Почти не светит. Воспользуемся этим. И даже, может, если повезет, мы… Нет, больше пока ни слова!

Он притоптал поросль у меня за спиной.

– Поспи. Разбужу тебя, когда лес и деревня уснут.

Посреди ночи дядя растолкал меня и шепнул, что теперь для его затеи самое время.

Мы шли на ощупь. Небо и земля тонули во тьме, и лишь резкие голоса хищников нарушали ее.

Барак велел мне молчать и идти за ним след в след. Ориентировался он прекрасно.

Мы подошли к отвесной скале, что высилась над деревней. Сюда никто не ходил: поговаривали, будто здесь зимуют медведи. Я собирался ему об этом сказать, когда мы услышали голоса. Он жестом остановил меня, и мы притаились за рощицей.

Под нами по ухабистой тропинке карабкалась вверх вереница теней. Когда острый серп луны вышел на миг из-за облака, я насчитал пятерых человек. Они были едва различимы, но я понял, что это Охотники.

Когда они приблизились, стало заметно, с каким трудом они движутся, как тяжело дышат. Ясно было, что шли они с поклажей…

– За мной, – шепнул дядя, когда наше укрытие стало ненадежным.

Барак взял меня за руку и с неожиданной ловкостью и легкостью завел еще выше. Там мы смогли подползти на четвереньках к самому краю и наблюдать сверху за перемещением группы.

Едва они подошли вплотную к стене, от нее отделилась тень и предстала пред ними. Она их поджидала.

– Складывайте сюда.

Меня передернуло. Мне показалось… Нет… невозможно…

– А теперь подобьем бабки!

Сомнений не осталось: это был голос отца. Я обернулся к Бараку, и тот утвердительно кивнул.