Потерянный Ковчег Завета - [45]

— Я бы счастлив с тобой повидаться, — честно ответил я, — но изо всех сил пытаюсь собраться с мыслями, и с каждым днем это становится все труднее. Мне лучше сейчас посидеть одному.

И так я и сделал. С самого утра читал и делал заметки, упрямо сидя на балкончике, пока солнце не загоняло меня в комнату. Вторую половину дня я проводил в жаркой и душной Каирской библиотеке, читая все, что могло пригодиться и что удавалось заполучить.

Я пытался представить себя на месте священника, который бежит из Иудеи с бесценным Ковчегом, направляясь на юг. Что бы я сделал? Поднялся бы в лодке по Нилу откуда-нибудь отсюда — где находится современный Каир? Или переплыл бы Красное море, чтобы попасть, скажем, в Каир, а потом пересек бы пустыню и добрался до ближайшего к морю нильского города — например, Кифта, откуда родом Дауд? А потом отплыл бы в Асуан? И есть ли где-нибудь на этих маршрутах место, куда можно было доставить Ковчег?

* * *

Ровно через неделю после отъезда Рувима мне позвонила Мария. Голосом она владеет великолепно — тут и хриплые низкие тона, которые считаются характерными для испанок, и самые нежные и ласковые. Сегодня ее голос звучал мягко, настойчиво и мелодично. Она готова простить мне все прошлые прегрешения, ворковала она, если я только вернусь в Лондон и опять займусь переводами поэзии или продолжу писать книгу о йеменских евреях. И все у нас пойдет, как раньше. Только чтоб я бросил эту чушь насчет Ковчега.

Я представил себе ее длинные ноги с невиданно стройными лодыжками, маленькие изящные ручки, представил, как она танцует у себя в кухне сальсу, а я сижу и попиваю вино, присланное ей родственниками из собственного поместья в Чили. А потом я подумал про сестру Моисея Мариам, танцевавшую на Синайском полуострове под звуки барабана, представил важнейшие моменты, предшествовавшие строительству Ковчега. Я представлял, как ножки Мариам топают по земле, как взвивается песок вокруг пыльных лодыжек, как блестят ее глаза, когда она с торжеством поглядывает по сторонам. Как на хмурых лицах бывших рабов появляется выражение восторга, и как старший брат Мариам гневно смотрит в сторону земли фараонов.

Я признался Марии, что не готов вернуться в Лондон. Голос ее посуровел. Я капризный, я эгоист и идиот. На этом разговор закончился.

В тот же день, чуть позже, в гостиницу явился Дауд. Он улыбался своей кривой улыбкой, и вид у него был счастливый и довольный.

Он провел пару ночей с Мариам, в сыром склепе Города Мертвых, а потом ездил в Александрию, к торговцу, у которого есть большое собрание ранних исламских рукописей. Пробыв в Александрии несколько дней, Дауд убедился, что ничего подходящего для Рувима там нет, но торговец сказал, что у него кто-то есть в Асуане, древнем нильском городе на юге Египта, и у этого человека может найтись что-нибудь интересное. Дауд собрался отправиться туда завтра.

Несколько дней я пытался связаться с моим старым другом, египетским ученым, и узнал, что он уехал в Асуан — город, в котором мне все равно хотелось побывать, ведь он во многом связан с историей Ковчега. Я решил поехать в Асуан и предложил Дауду составить ему компанию. Он поручил кому-то из служащих гостиницы взять билеты на ночной поезд. Я связался с Ронит, сообщил о наших планах, а через несколько минут мне позвонил счастливый Рувим и сказал, что его сотрудники закажут нам гостиницу. Он был в восторге — наконец-то я куда-то поехал и чем-то занялся.

На следующий вечер около десяти часов мы протолкались сквозь плотную толпу на центральном вокзале Каира и уселись в довольно шикарный спальный вагон, чтобы совершить пятисотмильное путешествие в Асуан. Большую часть пути поезд шел вдоль Нила. Мы ехали на юг; спал я плохо. У меня над головой на верхней полке храпел и бормотал Дауд. Раз или два я услышал имя его бывшей невесты. Один раз он пробормотал имя Мариам. Потом захрапел снова — я даже не знал, что можно храпеть так громко. Немного погодя Дауд заплакал. Потом наконец крепко уснул.

Один раз, сидя на постели и таращась в окно, я наблюдал зловеще-красивый пейзаж, лишенный всяких красок. Посреди возвышалось огромное облитое мягким лунным светом сооружение времен фараонов. Я снова впал в беспокойный сон.

Рассвет застал нас к югу от Луксора; я проснулся и увидел фелюгу, которая двигалась по реке, вдоль которой пролегала железная дорога. На носу сидел старик, а на корме — мальчик. Посередине стоял прикрепленный ремнями сундук. Наверное, точно так же путешествовал к своему убежищу и Ковчег — привязанный к палубе какого-нибудь суденышка — в сопровождении пары беглых священников.

Прибыть из Каира в Асуан — значит прибыть в Африку. На вокзале толпились черные африканцы — продавали изделия из кожи, разрисованные куски папируса, целые связки африканских барабанов. Звуки, запахи, жара — все африканское. Мы сели в такси и прибыли в гостиницу «Катаракт», в которой Ронит забронировала нам номера, — величественное здание терракотового цвета.

Гостиница «Катаракт» почти всегда привлекала коронованных особ, государственных деятелей, богатых и известных людей. Она считается одной из лучших в Египте. Однако примерно за месяц до нашего приезда в южном Египте появился большой спрос на туристов: исламские террористы взорвали туристское судно, и гостиница стояла почти пустая. Ронит нас не посрамила: сняла апартаменты с охраной в старой части «Катаракта». С балкона огромной комнаты, сидя под пальмами, я любовался островком Элефантиной и лежащей вдали пустыней. Быть может, именно на этот остров, сверкавший сейчас внизу, словно драгоценность, и привезли некогда Ковчег, в сопровождении священников и охраны — дабы не допустить кощунства со стороны царя Манассии.