Потайной ход - [68]

Между тем мы, как туристы, посетили парк культуры и отдыха и Музей космонавтики, после чего был долгий ленч. Долгий потому, что обслуживание здесь невероятно неторопливое. Джейн пребывала все в том же состоянии транса. Сергея все не было.

Во второй половине дня я достал бумажник, чтобы заплатить за две порции мороженого, и обнаружил засунутую в бумажник сигарету. Поскольку я не курю, никогда не курил и не ношу сигарет с собой, чтобы угощать других, это было очень странно и неожиданно. Более того, это была русская сигарета, называемая папиросой, с полой картонной частью, в ней оказался кусочек западной папиросной бумаги, а на нем виднелись слова: «Орджоникидзе, 8.00». Сергей, несомненно, был виртуозным карманником.

Я спросил у Джейн:

— Кто или что такое Орджоникидзе?

— Друг Сталина. Сталин его уничтожил.

Мы убивали время. Рано поели, потом вышли на улицу. Джейн делала все очень медленно, будто впереди целый век. Что было с ее сердцем, не знаю, но мое прыгало, руки дрожали. Я был весь в поту. В это трудно поверить, но это было чистой правдой: мы намеревались проникнуть в Кремль! Трудно придумать что-либо подобное! Или что-нибудь более рискованное!

Ни Джейн, ни я не читали по-русски, а имена на мемориальных досках были написаны кириллицей. Сергей наверняка подумал об этом: имя Орджоникидзе оказалось самым длинным в ряду. Около него Сергей назначил встречу. Мы остановились. Сергея не видно. А между тем было без двух минут восемь. Ровно в восемь он прошествовал мимо, не глядя на нас, насвистывая на ходу мелодию «Вперед, прекрасная Австралия!».

* * *

Указания Питеркина, весьма смутные, висели на моей шее на золотой цепочке. Во время моего второго путешествия к Природному мосту я извлек из цемента слиток золота весом 56 граммов. Его чистоту подтверждало клеймо на одной из сторон. Когда я повертел эту вещицу, обнаружил на гладкой плоской поверхности грубо нацарапанный рисунок.

* * *

Мы послушно последовали за Сергеем в Александровский сад. Около памятника неизвестному солдату он приостановился, уважительно снял шляпу, дождался нас и пошел рядом.

— Следующая башня — Средняя Арсенальная, — сказал он, — Троицкая — самая большая, с красной звездой.

«Опять цвет крови», — подумал я, молясь, чтобы эта кровь не оказалась моей.

Народу вокруг было мало, аллея почти пустая.

— По крайней мере, спокойно, — сказал я с дрожью в голосе.

— Не обманывайся, — возразил Сергей. — Это Москва. Двигайтесь медленно в сторону деревьев. Мы просто гуляем.

Мы наткнулись на деревянную скамейку и сидели, пока Сергей курил сигарету. Затем поднялись и двинулись дальше.

— Здесь охрана, — предупредил Сергей. — На всех башнях и около всех входов. Вы — влюбленные, вот и ведите себя как влюбленные.

Обнявшись, мы прошли под аркой Троицкого моста. Я потянул Джейн в тень и поцеловал. Через ее плечо увидел, как Сергей кивнул головой и двинулся вправо. Мы осторожно последовали за ним. Это был момент наибольшей опасности. Прямо перед нами возвышалась огромная Кремлевская стена, освещенная и охраняемая на всей протяженности. Но рядом с нами был затененный участок, возможно, оставленный таким по личному распоряжению Сталина. Мы вступили в тень, как влюбленная пара. Сергей играл роль своеобразной дуэньи, сопровождающей возлюбленных для приличия.

Я искал указанный Питеркином прямоугольник и был уверен, что он здесь, — темное пятно в тени, напоминающее лист. Я пробежал глазами по рядам древних кирпичей, спрашивая себя, из чего лист может быть сделан: из стали или какого-нибудь другого металла, из керамики или просто нарисован. И ничего не увидел. Снова и снова внимательно рассматривал каждый ряд каменной кладки. И вдруг... Это была игра света: угол падения луча изменился — и совершенно ясно я увидел легкий контур листа на одном из кирпичей.

У меня перехватило дыхание. До этого момента теплилась надежда, что все это лишь фантазия Питеркина, рожденная его странной жизнью. Даже золотые листья могли быть ее частью — он мог сам отлить их раньше.

Но теперь... Я посмотрел на Сергея. Его лицо застыло, а глаза сверкали. От привычной ленивой усмешки и следа не осталось. Джейн побледнела, казалось, она сейчас потеряет сознание.

— Вправо, — сказал я и нажал на кирпич.

Он не сдвинулся. Я толкал его вправо, влево, вниз.

— Ничего! — сказал я.

— Попробуй нажать и толкнуть чуть вверх, — подсказал Сергей. — Сталин был маленького роста.

Я надавил пальцами на кирпич и почувствовал движение. Совсем немного, всего несколько миллиметров, не больше. Внезапно стало совсем темно. Я услышал, как за моей спиной Сергей воскликнул:

— Что это?

— Выключился свет.

Я посмотрел на стену. Так и есть.

— Быстро! — сказал я. — Здесь дверь.

Мы проскользнули внутрь за секунду, словно кролики в нору. В дверь, по-видимому, встроен часовой механизм. Как только мы вошли, она закрылась за нами так стремительно, что Сергея отбросило в сторону. Некоторое время мы оставались в полнейшей темноте. Было такое впечатление, что мы в этой стене замурованы, как в страшных рассказах. Затем раздался какой-то звук, и на стенах вспыхнули огни.

Я посмотрел на эти лампы. На них лежала сорокалетняя пыль. Они когда-то светили Сталину и Питеркину и, возможно, больше никому, кроме обреченных немецких офицеров, которые их здесь устанавливали. Практичный Сергей сказал: