Потаенные места - [73]

– Ну, – проговорила Нэнси, все еще не глядя на Ирен, – мягко говоря, он чувствовал себя не в своей тарелке. Живя здесь в одиночестве и с маленьким сыном, я имею в виду. Видите ли, такого раньше никогда не бывало. Конечно, он нанял няню, но Алистеру требовались близкие люди, которые бы его любили. Он нуждался в женском уходе. Он нуждался во мне.

– Итак, вы вернулись.

– Да, вернулась.

– А Фрэнк?

– Фрэнк женился на какой-то заурядной глупышке, которая согласилась таскаться за ним по всему миру и, ни о чем не заботясь, устраивать ему скандалы. Так что история с моей помолвкой, как мне всегда казалось, закончилась к удовольствию всех заинтересованных сторон.

Она замолчала, и стало слышно, как тикают часы, да за стеной раздавался бессвязный гул веселых голосов тех, кто пришел на поминки.

– Вы человек долга, Нэнси, – вздохнула Ирен, подумав, что если бы она оказалась на месте тетки мужа и полюбила Фрэнка, то вышла бы за него и стала бы той самой заурядной глупышкой.

– Я – Хадли и всегда делала то, что следует.

Когда гости удалились, Ирен продолжила пить. После трех бокалов красного вина она почувствовала себя намного лучше – как будто все произошло не с ней, а с кем-то другим. Словно можно было пойти домой и забыть о случившемся, как это сделали люди, весь день толпившиеся на ферме. Отправиться домой к Фину – не важно, каким образом. Когда Фин увидит Ирен, он поймет, как сильно ее любит, и найдет в себе смелость оставить Сирену. В смятенном сознании это Ирен представлялось вполне правдоподобным, хотя и не давало такого утешения, как раньше. Его ужасное письмо и боль, причиненная им, безвозвратно сломали в ней что-то. Это послание словно оглушило ту часть ее «я», которая все еще стремилась к нему. Она посидела на подоконнике в гостиной, рассматривая растущие под окном скрюченные яблони и наблюдая, как сгущаются сумерки и носятся в воздухе, то и дело совершая головокружительные нырки, летучие мыши, а когда у нее кончилось вино, нетвердой походкой отправилась на кухню, где имелся его запас. Клара сидела за столом, слушала радио, пила херес и угощалась недоеденными остатками с огромной тарелки. Поджав губы, она бросила на Ирен взгляд, одновременно осуждающий и виноватый, а затем принесла ей из кладовки открытую бутылку кларета.

– Хозяину никогда не нравились пьяные женщины, – сказала она резко.

– Хозяина нет, и он этого не увидит, – ответила Ирен.

– Действительно, – отозвалась Клара и снова засунула руку в тарелку, словно нащупывая в ней крошки мудрости.

Ирен вышла из дома в почти непроглядную тьму. Она проследовала через ворота к невысокой стене сада и отправилась вниз по холму к деревне. Ночь выдалась теплая и тихая, глубокое темно-синее небо усеяли звезды, и сияющий серп луны поднялся уже достаточно высоко. Чудесная летняя ночь как нельзя лучше помогала забыть о печальных событиях прошедшего дня. Ирен это было так нужно. Фабрика все еще молчала, а пивоварня вообще никогда не работала по ночам. Домашние животные спали, а диких, во всяком случае, не было видно. Без фонаря Ирен чувствовала себя совершенно невидимой. Она подумала, не спуститься ли к реке. В голове у нее возникла смутная идея ночного купания. Купания в реке. Фин рассказывал, как в детстве плавал в Тее[70] со своими братьями, но когда Ирен проходила мимо церкви, она услышала какой-то шум, который ее остановил. На кладбище, где сегодня похоронили Алистера, явно кто-то находился. У Ирен волосы приподнялись на голове, и она похолодела от страха. У нее мелькнула дикая мысль, что Алистер был жив, когда его хоронили, и сила, с которой ей захотелось вернуть мужа, удивила ее. Но она понимала, что этого не может быть, и тогда ей представился Алистер-кукла – безжизненная, набитая ватой. Невероятная насмешка над жизнью, гротескный манекен, каким-то образом вставший из могилы и вышедший прогуляться. Это было невозможно, но она хотела сама в этом убедиться. Дрожа всем телом и ощущая, как переливается в желудке кислое вино, Ирен миновала ворота кладбища и двинулась к куче цветов, которая отмечала место могилы. На траве она увидела человеческую фигуру, и это был явно не Алистер. Следующей дикой мыслью Ирен было то, что убийца явился на кладбище, желая насладиться делом своих рук, но затем она вспомнила, что Донни Картрайт сидит за решеткой, и в то же мгновение узнала в сидящей фигуре его сестру. Та примостилась рядом с могилой и тихо плакала. Ирен опять захотелось ускользнуть незамеченной, но при звуке ее шагов Пудинг со всхлипом обернулась.

– Кто это? – спросила она слишком громко.

– Это… миссис Хадли, – отозвалась Ирен, не подходя ближе.

Должна ли она по-прежнему называть себя Хадли, подумала Ирен, поскольку чувствовала себя не более Хадли, чем девушка, которая теперь с усилием встала перед ней на ноги.

– Пришли позлорадствовать? – спросила Пудинг.

Ее дрожавший от волнения голос не слишком соответствовал смелым словам.

– А разве у меня есть повод для злорадства? – ответила Ирен, и эти слова, похоже, на мгновение привели девушку в замешательство. В темноте белые цветы на могиле Алистера, казалось, светились. Ирен вдруг обратила внимание на сухость во рту от вина. Затем она почувствовала приступ тошноты. – Признайся честно, ведь ты не думаешь всерьез, что я имею отношение ко всему этому? Разве я ошибаюсь?