Потаенные места - [11]
Кухонный стол входил в число самых ранних детских воспоминаний Пудинг. Вот она выколупывает ногтем из его щелей древние крошки, когда ей лень учить алфавит. Вот у нее заклинивает ящик, в котором хранятся столовые приборы. Доски слегка липкие, от этого невозможно избавиться, сколько их ни надраивай.
В доме была столовая с гораздо более симпатичным полированным столом, но им пользовались все реже и реже. Кухонный стол был из того же разряда, что эмалированные кастрюльки, висевшие на крючках над плитой, желтый фартук матери и коричневый заварочный чайник со склеенной крышкой. Для девушки это были своего рода якоря, вещи, на которые можно положиться. Рут, которая отказывалась описывать свой возраст иначе как «средних лет», села с ними обедать и представила доктору обычный отчет о недугах своей многочисленной семьи. Отец не поскупился на советы и дал их как можно более обстоятельно.
– А угри моей Терезы никак не проходят, – пожаловалась Рут, когда они принялись за гороховый суп. – У бедняжки лицо словно кусок червивого мяса. Ну как ей найти мужа, когда она так выглядит?
При этих словах служанка посмотрела на доктора с таким видом, словно он мог что-то сделать и помочь ее дочери, но поленился. Луиза отложила ложку в знак протеста. Донни причмокнул с безразличным видом. Доктор любезно кивнул.
– Девочка с таким жизнерадостным характером, как Тереза, переживет это без проблем, Рут. Эти прыщи зачастую сами проходят с возрастом. Но она не должна их выдавливать, чтобы не повреждать кожу.
– Хилариус в прошлом месяце вылечил Хохолка, которого укусил овод, при помощи настойки гамамелиса и золы, – проговорила Пудинг. – Эффект был замечательный. Нарыв был величиной с грецкий орех, а прошел за три дня.
– О боже мой, Пудинг, только не за столом! – воскликнула Луиза.
– Прости, мама.
– Так ты говоришь, гамамелис? – отозвалась Рут.
Пудинг колебалась, стоит ли заводить разговор о кустах роз. В последний раз, когда произошло нечто подобное, Донни было совсем плохо. Его фрустрация, казалось, накапливалась постепенно, как будто ежедневная борьба за то, чтобы оставаться самим собой, изматывала и угнетала его, пока не наступал предел терпению. Инцидент произошел у «Белого сердца» в Форде в прошлом году. На темных каменных плитах остались липкие пятна крови, и был выбит зуб. Из Чиппенхема вызывали сержанта полиции, когда Пит Демпси, местный констебль, не смог один справиться с Донни. Но вины брата в этом не было – он вполне заслуживал прощения. Дело в том, что в тот день он видел Аойфу Мур. Черноволосую и зеленоглазую Аойфу с ямочкой на подбородке. Они собирались пожениться, были влюблены друг в дружку с двенадцати лет и обручились незадолго перед тем, как Донни ушел на войну. Но когда он вернулся, она провела с ним десять минут, увидела кратер на его черепе, понаблюдала, как он изо всех сил пытался нормально говорить и есть, и убежала в слезах. Уже через месяц девушка обручилась с сыном местного почтальона, мускулистым и крепким. Потом Донни оказался свидетелем того, как она покупала конфеты-драже для младшей сестры – пять штук за фартинг – у вдовы, торгующей сладостями через выходящее на улицу окно дома в Форде. Аойфа изо всех сил пыталась дотянуться до специально проделанной в нем форточки, что при позднем сроке беременности было непросто. А потом мужчина, за которого она вышла замуж, гулявший в пабе со своими друзьями, сам его спровоцировал. Пудинг при этом не присутствовала, но не сомневалась, что дело непременно обстояло именно так. А кусты роз были всего лишь оплошностью. Просто он задумался. Его руки все еще работали мотыгой, когда мысли и взгляд унеслись куда-то далеко. И Пудинг решила промолчать.
Вечером, когда она пошла наверх спать, отец остановил ее.
– Сегодня у тебя был хороший день, Пудинг? – тихо спросил он.
Наверху Луиза укладывала Донни спать. В некотором смысле он стал большим ребенком, и ему приходилось напоминать о вещах, которые люди делают перед сном. «Почисти зубы, Донни. А теперь надень пижаму». От их шагов половицы скрипели. Пудинг не хотелось думать, что произойдет, если мать когда-нибудь не узнает Донни или забудет, что с ним случилось. Мысль о смятении, которое ждет их обоих, если они столкнутся и напугают друг друга, вызывала страх. Доктор Картрайт был добрым маленьким человеком – более низкорослым, чем его сын и дочь, – с благообразным лицом и седыми усами. За круглыми очками виднелись грустные глаза. Когда Донни убежал из дома, чтобы записаться в солдаты, он вошел в свой биддстонский кабинет, заперся в нем и до конца дня никого туда не впускал. Вернувшись наконец домой, он крепко обнял дочь, посмотрел на нее покрасневшими глазами и произнес сдавленным голосом: «Мальчик никогда меня не простит, если я отправлю телеграмму и в ней сообщу его настоящий возраст». И Пудинг, все еще испытывающая благоговение перед братом, ответила: «Он собирается стать героем, папа». Сказанные ими слова до сих пор звучали в ее ушах. Она была уверена, что и отец их не забыл. Надежду в его голосе, когда он спросил о прошедшем дне, девушке было больно слышать.
