Потаенные конституции России - [20]

3. До двенадцати лет возраста воспитывался в доме родителей, а в 1805 году отправлен с моим братом в Гамбург, а оттуда – в Дрезден… В 1810 году был отправлен в Пажеский корпус, оттуда выпущен в конце 1811 года прапорщиком в Лейб-гвардии Литовский полк, что ныне Лейб-гвардии Московский полк. О политических науках не имел ни малейшего понятия до самого того времени, когда стал готовиться к вступлению в Пажеский корпус, в коем их знание требовалось для поступления в Верхний класс. Я им тогда учился у профессора и академика Германа, преподававшего в то время сии науки в Пажеском корпусе.

<…>

7. Когда я получил довольно основательные понятия о политических науках, тогда я пристрастился к ним… Я видел, что благоденствие и злополучие царств и народов зависит большею частью от правительств, и сия уверенность придала мне еще более склонности к тем наукам, которые о сих науках рассуждают и путь к оным показывают… Продолжая таким образом заниматься, начал я потом уже рассуждать и о том: соблюдены ли в устройстве российского правления правила политических наук, и начал разные предметы обдумывать: какими постановлениями они могли бы быть заменены, пополнены или усовершенствованы.

Обратил также внимание на положение народа, причем рабство крестьян всегда на меня сильно действовало, а равно и большие преимущества аристократизации, которую я считал сменою, между монархом и народом стоящую и от монарха ради собственных выгод скрывающую истинное положение народа… Тогда начал во мне возникать внутренний ропот против правительства.

Возвращение Бурбонского Дома на французский престол и соображения мои впоследствии о сем происшествии могу я назвать эпохою в моих политических мнениях, понятиях и образе мыслей: ибо начал рассуждать, что большая часть коренных постановлений, введенных революциею, были при реставрации монархии сохранены и за благие вещи признаны… От сего рассуждения родилась мысль, что революция не так вредна, как говорят, и что может быть даже весьма полезна, в каковой мысли я укреплялся тем другим еще суждением, что те государства, в коих не было революции, продолжали быть лишенными подобных преимуществ и учреждений.

Тогда начали сии причины присовокупляться к выше уже приведенным и начали во мне рождаться почти совокупно, как конституционные, так и революционные мысли…

От монархически-конституционного образа мыслей был я переведен в республиканский главнейшими следующими причинами и соображениями: сочинение Детю де Траси на французском языке очень сильно на меня подействовало. Он доказывает, что всякое правление, где главою государства есть одно лишь лицо, особенно, если сей сан наследственен, неминуемо кончается деспотизмом.

Все газеты и политические сочинения так сильно прославляли возрастание благоденствия в Северных Американских Штатах, приписывая сие государственному их устройству, что сие мне казалось ясным доказательством в превосходстве республиканской конституции для России, но еще спорил тогда в пользу монархических, а потом стал его суждения себе припоминать и с ними соглашаться… Мне казалось, что главное стремление нынешнего века состоит в борьбе между массами народными и аристократиями всякого рода, как в богатстве, так и на правах наследственных <…> Происшествия в Неаполе, Гишпании и Португалии имели тогда большое на меня влияние. Я в них находил, по моим понятиям, неоспоримые доказательства в непрочности монархических конституций и полные достаточные причины к недоверчивости к истинному согласию монархов на конституции, ими принимаемые. Сии последние соображения укрепили меня весьма сильно в республиканском и революционном образе мыслей.

8. Я вступил на службу в 1811 году в ноябре месяце из Пажеского корпуса в Лейб-гвардии Литовский, а ныне Л.Г. Московский полк.

По открытии кампании 1812 года находился я на фронте при полку и был с полком в сражении при селе Бородино, где под самый уже вечер 26 августа ранен был жестоко ружейной пулей в ногу с раздроблением костей и повреждением жил, за что и получил золотую шпагу с надписью “За храбрость”.

За Лейпцигское сражение получил орден св. Владимира четвертой степени с бантом. За все предшествующие дела 1813 года был переведен в поручики. За кампанию 1814 года получил орден св. Анны 2-го класса. По окончании войны был я переведен в Кавалергардский полк в прежней должности, в коей пребывал до 1821 года.

Я, между тем, был употреблен в главной квартире 2-й Армии по делам возмущения греков и по сим же делам был троекратно посылаем в Бессарабию, представив тогда начальству две большие записки о делах греков и турок, которые и были отосланы к министру иностранных дел. В ноябре 1821 года был я не по старшинству произведен в полковники и в том же месяце назначен командиром Вятского пехотного полка, коим и продолжал командовать до 13 декабря 1825 года.

Ответы Пестеля Верховной следственной комиссии раскрывают весь путь становления его как оппозиционера существующему строю. Перед нами образованнейший человек своего времени. Он воспитан не только на литературе французского Просвещения, но и на более поздних сочинениях легитимистов, появившихся в период кризиса феодальных монархий в Европе. Идеи Бенжемена Констана, Детю де Траси, Шатобриана Пестель использует в своих политических сочинениях. Он тщательно следит за политическими событиями в Западной Европе, огорчается поражениями революций в Неаполе, Пьемонте, Испании и Португалии. Он знает о подвигах Боливара в Бразилии – колонии Португалии, огорчается приходом Бурбонов на французский престол и совершенно сознательно приходит к необходимости республиканской формы правления как выгодному большинству народа политическому строю.