Потаенная девушка - [12]

– Чем больше вы нам дадите, – сказали они, – тем больше поможете своим близким и своей родине.

* * *

Японский язык, выученный Такако дома и на рынках японского квартала, прошел строгое испытание со стороны следователей «Кэмпэйтай»[9], проводивших допросы. Девушка снова и снова отвечала на одно и то же.

Почему вы ненавидите американцев?

Вы всегда испытывали любовь к Императорской Японии?

Как вы отнеслись к известию о победе в Перл-Харборе?

В конце концов Такако была признана верной подданной императора, гордой японкой, страдавшей в руках американских дикарей. Ее знание английского языка и образование были сочтены полезными, и ее определили к ученым, работавшим на нужды обороны, – переводить английские газеты. Девушка полагала, что «Кэмпэйтай» продолжает за ней следить, однако полной уверенности у нее не было.

Кинооператоры в пропагандистских целях снимали ее за работой в Токио – в белом халате. Женщина-физик, бежавшая из Америки, чтобы работать во славу Родины! Такако стала символом Новой Японии. Ей делали профессиональный макияж, и она мило улыбалась в объектив камеры. «Не так уж и важно, насколько хорошо собака танцует, – думала она. – Главное, что она вообще танцует».

Девушка произвела впечатление на Сатоши Акибу, ученого-физика и офицера императорской армии. Сорока с небольшим лет, представительного вида, он учился в Англии и Америке. «Не хотите ли вы, – наклонившись к ней, прошептал он, – отправиться вместе со мной на Окинаву, чтобы принять участие в одном важном проекте?» Сказав это, он смахнул с лица Такако прядь волос.

МАРТ 1944 ГОДА

Весна на Окинаве, расположенной в тысяче миль к югу от Токио, была теплой, даже жаркой. А еще здесь было патриархально тихо по сравнению с оживленной суетой главных японских островов. Здесь, вдали от непрерывных радиообращений и призывов полностью отдать себя делу победы, война казалась отдаленной, нереальной. Временами Такако даже удавалось убедить себя в том, что она учится в школе.

В корпусе у нее была своя комната. Однако ей редко удавалось ночевать в ней: практически каждый вечер директор Акиба вызывал ее к себе. Иногда он писал письма своей жене, оставшейся в Хиросиме, пока Такако делала ему массаж. В другие дни он просил ее поговорить с ним по-английски перед тем, как лечь спать, – «для практики». Похоже, американские привычки Такако и ее американское образование делали ее в его глазах еще более притягательной.

Такако никак не могла понять, чем занималось «Подразделение 98». Судя по всему, Акиба не до конца доверял ей и никогда не обсуждал с ней военные новости и свою работу. Он тщательно следил за тем, чтобы ей поручались лишь самые безобидные задачи – читать и конспектировать статьи в западных научных журналах на темы, не имеющие, казалось, никакого практического применения: эксперименты по диффузии газов, расчеты уровней энергии атомов, различные психологические теории. Однако исследовательский комплекс был строго засекречен и тщательно охранялся. В нем работало свыше пятидесяти ученых, а жители всех окрестных деревень были принудительно выселены.

Американские кураторы Такако связались с ней через прислугу. Все, что она считала заслуживающим внимания, она должна была выбрасывать в мусор, завернув в женские прокладки. Слуги выносили сверток за пределы комплекса и помещали в герметический контейнер, который передавали семье рыбаков, а те уже на своей шхуне вывозили контейнер в Филиппинское море и сбрасывали над определенным затонувшим атоллом. Затем контейнер забирала американская подводная лодка.

Девушка мысленно представляла себе долгий путь свертков в Америку, белая марля испачкана кровью ее месячных – пародия на «хиномару»[10], к которой мужчины прикасались с крайней неохотой. Такако вынуждена была признать, что ее кураторы действовали умно.

Как-то раз Акиба пребывал в созерцательном настроении. Ему захотелось прогуляться в лесу в глубине острова, и он предложил Такако сопровождать его. Они доехали до того места, где дорога заканчивалась, после чего пешком углубились в лес. Такако была в восторге. До сих пор у нее еще не было возможности познакомиться с островом.

Они шли мимо гигантских зеркальных мангров, чьи вертикальные плоские корни представляют собой созданный природой вариант японских ширм. Они слушали щебет окинавского дятла. Они восторгались малайскими баньянами, чьи корни переплетались над землей, спускаясь с ветвей подобно нимфам. Проходя мимо этих священных деревьев, Такако беззвучно молилась, как учила ее мать, когда она была маленькой.

Через час они вышли на поляну в лесу. На противоположном конце поляны зиял черный зев пещеры, уходящей под землю. В пещеру втекал ручей, его журчание усиливалось отголосками, отражающимися от ее сводов.

Такако ощутила исходящее от пещеры зло. Ей показалось, что она слышит стоны, вопли, крики, которые становились все громче и громче по мере приближения к входу. Ноги у нее стали ватными. Не удержавшись, девушка упала на колени, повалилась вперед и, прижавшись руками и лбом к земле, произнесла на языке, которым не пользовалась так долго, что он прозвучал странно для ее собственного слуха: