Посвящение в рыцари - [28]

— А тот, который пошел к вам работать?

— За этого спасибо. Таких приводите побольше. Старателен, дело свое знает, в чужое не лезет.

— И еще… Зачем вы уколы людям в спины делали? Ведь вы же могли всем сюда вот… Сколько бы у вас солдат было! Сильных, послушных, а вы…

— Что ж, вопрос интересный. Но боюсь, тебе тут меня не понять… Солдаты Мои послушны, это удобно, но они же совершенно бесчувственны. Хоть на кусочки их режь — им все равно. Понимаешь, они не боятся, не восхищаются, не мучаются, не страдают… Неинтересно быть властелином таких. Абсолютно… Но Мне тоже хочется задать тебе несколько вопросов. Не праздных, поверь. Управляя людьми, мне надо понимать причины их поступков. Ты ведь шел на верную смерть. Зачем? Почему? Или ты веришь в загробную жизнь?

— Папа говорит, что того света нет.

— Вот видишь. А если так, какая тебе после смерти разница, в какое место Моим лодырям будут уколы делать? Надеялся, что про тебя будут петь песни, слагать баллады?

Я вспомнил толпу под балконом и с горечью покачал головой. Нет, на признательность сереньких я не рассчитывал.

— Так раскрой же, наконец, эту непонятную для меня логику — логику самоубийц. Иначе я снова что-нибудь упущу, столь же важное.

— Просто было жаль этих мальчиков в девочек… И злость брала, что все тут у вас над ними издеваются…

— А вдруг им хочется, чтобы над ними издевались? Такая мысль тебе в голову не закрадывалась?.. В коммунизм ты, конечно, веришь?

— Верю.

— И о всеобщем счастье, стало быть, заботишься?

— Забочусь.

— А вот я, чтобы быть счастливым, должен тиранить других. Значит, при вашем коммунизме я был бы несчастным. Уже не получается ВСЕОБЩЕЕ счастье!

— Ну, какое же это счастье — издеваться над слабыми? Это же просто бессовестность.

Глаза Карлика блестели холодно и зло, но он вполне владел собой. Даже улыбался:

— Педагоги и детские писатели уверяют в один голос, что детство — самая счастливая пора. Вот я и продлеваю счастье людям. Чем ты не доволен?

Гнев помутил мой разум.

— Ты… ты не Карлик Великий, — крикнул я ему. — Ты обычный горбун, маленький, злой и протухший… Ха-ха-ха…

— Вот как? — невозмутимо переспросил Карлик, но глаза его налились свинцом. — Похоже, что беседы Платона с Сократом у нас с тобой не получилось. Ну что же, беседу продолжит кто-нибудь из Моих, так сказать, узких специалистов, из тех, у кого ум не столько любознателен, сколько пытлив, ха-ха-ха. Во время разговора с ними, как показывает практика, смеются редко.

— Можете меня не запугивать, — храбрился я со страху. — Мне все равно умирать… Чего мне бояться?..

Карлик смотрел на меня с иронией и пониманием.

— Где уж нам напугать такого витязя! Что ж, отвагу я ценю, могу за нее тебя даже помиловать. На самом деле — ты убил нескольких стражников, справедливо будет, если ты заменишь хотя бы одного из них.

— Чтобы я пошел служить в вашу армию?!. Ха-ха.

— Ну, пока-то ты жидковат слишком для армии и недостаточно дисциплинирован, но если тебе сделать небольшой укольчик сюда вот, в затылочек, то аппетит у тебя станет вдруг просто замечательным. Ты будешь есть целыми днями. У моих солдат, можно сказать, не жизнь, а санаторий. Станешь сильный, смелый, послушный. Все эти глупости про всеобщее счастье мигом забудешь… На маневрах Мои солдаты, я слышал, иногда даже сено начинают жевать — такой у них аппетит здоровый, ха-ха…

— У вас же нет больше плесени, — холодея, возразил я Карлику. — Чем же вы сделаете мне укол?

— Плесени нет. Но некоторый запас вакцины имеется. Теперь его весь придется использовать для набора рекрутов, так, кажется, это называется в других странах. Солдаты теперь для нас на вес золота.

— Ваше Несравненство! — взмолился я. — Казните меня, пожалуйста!.. Я вас очень прошу!.. Вы же сами говорили — это нужно для назидательности… А то вас слушаться перестанут… Ваше Несравненство!!!

— Ну вот, а говоришь: чего бояться? Торопитесь вы все, молодежь. Жизни не знаете, вот и храбрые. Хорошо. Я подумаю… Уведите его.

Это были последние слова, которые я слышал.

Если эти заметки вырвутся на волю, за реку, очень прошу передать их папе. Маме, наверное, не надо — будет только сильнее плакать. Ей скажите, что я старался выполнить ее просьбу — когда чего не понимал, не стеснялся советоваться и зря не рисковал. Но, наверное, это просто невозможно — быть рыцарем, мужчиной и не рисковать. Пусть она на меня не сердится. А если записи мои попадут в руки того, кто считает себя рыцарем, то прошу его отыскать тот зоопарк. Вдруг Карла не соврал? Вдруг Маленький принц до сих пор сидит в ящике для барашка?

На этом заканчиваю. Вчера в щель под дверью просовывалась чья-то маленькая рука. Наверное, это знак. Если и сегодня рука появится, суну записки под дверь. Будь что будет! Прощайте.

Эпилог

На этом записки юного рыцаря обрывались. Но был еще один лист, исцарапанный неуклюжими печатными буквами. Вот что там было:

БУМАГИ ЭТЕ МЫ АТПРАВЕМ ПА РИКЕ. ТУТ ИМ АПАСНА. НАС ТИПЕР БОЛЬШЕ ДИСЯТИ. МЫ ДРУЖЕМ И НИДОНОСИМ. МЫ УЧЕМСЯ ПЕСАТ И ЧЕТАТ. МЫ ХОЧИМ БЫТ КАК МАЛЧЕК КАТОРЫЙ СПАС НАС АТ УКОЛАФ. МЫ ТИПЕР СТАНИМ БАЛШЫИ. МЫ УБЕМ ВСЕХ ВЫМРУКАФ ВСЕХ СТРАШНИКАФ. ДА ЗДРАВСТВУИТ КАРЛИК ВИЛИКИЙ! МЯУ.