Посвящается вам - [4]

Шрифт
Интервал

опасен силуэт твой с низким лбом.
Я счета не веду былым потерям,
но, пусть в своем возмездье и умерен,
я не прощаю, помня о былом.

1981


«Собрался к маме — умерла…»

* * *

Собрался к маме — умерла,
к отцу хотел — а он расстрелян,
и тенью черного орла горийского
весь мир застелен.
И, измаравшись в той тени,
нажравшись выкриков победных,
вот что хочу спросить у бедных,
пока еще бедны они:
собрался к маме — умерла,
к отцу подался — застрелили…
Так что ж спросить-то позабыли,
верша великие дела:
отец и мать нужны мне были?..
…В чем философия была?

1983


«Не слишком-то изыскан вид за окнами…»

* * *

Не слишком-то изыскан вид за окнами,
пропитан гарью и гнилой водой.
Вот город, где отца моего кокнули.
Стрелок тогда был слишком молодой.
Он был обучен и собой доволен.
Над жертвою в сомненьях не кружил.
И если не убит был алкоголем,
то, стало быть, до старости дожил.
И вот теперь на отдыхе почетном
внучат лелеет и с женой в ладу.
Прогулки совершает шагом четким
и вывески читает на ходу.
То в парке, то на рынке, то в трамвае
как равноправный дышит за спиной.
И зла ему никто не поминает,
и даже не обходят стороной.
Иные времена, иные лица.
И он со всеми как навеки слит.
И у него в бумажнике — убийца
пригрелся и усами шевелит.
И, на тесемках пестрых повисая,
гитары чьи-то в полночи бренчат,
а он все смотрит, смотрит, не мигая,
на круглые затылочки внучат.

1966


Звездочет


Что в подзорные трубы я вижу,
поднимаясь на башню во мгле?
Почему так печально завишу
от чего-то былого во мне?
И, смотря с высоты виновато
на уснувшую пропасть Арбата,
отчего так поспешно и вдруг
инструмент выпускаю из рук?
Спят в постелях своих горожане,
спят с авоськами, спят с гаражами,
спят тревожно на правом боку…
Изготовилось тело к прыжку.
Вон из пятен ночного тумана
появляется вдруг вдалеке
моя стройная старая мама —
чемоданчик фанерный в руке.
Он, пожалуй, минувшая мода,
но внутри, словно в дебрях комода,
что давно развалиться готов,
фотографии прежних годов.
Память, словно ребенок, ранима
и куда-то зовет и зовет…
Все печально, что катится мимо,
все банально, что вечно живет.
И живу я вот с этой виною
на двадцатом ее этаже
между тою и этой войною,
не умея спуститься уже.

«Как мне нравится по Пятницкой в машине проезжать…»

* * *

Как мне нравится по Пятницкой в машине проезжать
Восхищения увиденным не в силах я сдержать.
Кораблями из минувшего плывут ее дома,
будто это и не улица — история сама.
Но когда в толпе я шествую по улицам Москвы,
не могу сдержать отчаянья, и боли, и тоски.
Мои тонкие запястья пред глазами скрещены,
будто мне грозят несчастья с той и с этой стороны.
Как нелепа в моем возрасте, при том, что видел я,
эта странная раздвоенность, растерянность моя,
эта гордая беспомощность как будто на века
перед этой самой Пятницкой, счастливой, как река.

«Переулок Божественным…»

* * *

Переулок Божественным
назван мной для чего?
Чтобы слогом торжественным
возвеличить его?
Для того, чтоб из вымысла
на московскую твердь
как волной его вынесло
посиять, пошуметь?
Видно, прозвище прежнее
без опоры в судьбе:
так, пустое, небрежное,
ни тебе — ни себе.
Видно, прежнее прозвище —
как чужак меж людьми:
у него не допросишься
ни воды, ни любви…
А в сегодняшнем имени
есть сиянье из тьмы,
что-то доброе, сильное,
что утратили мы.
Просто есть в нем для города
 не на год, не на час
что-то вечное, гордое,
словно это про нас.

«Гомон площади Петровской…»

О. В. Волкову

* * *

Гомон площади Петровской,
Знаменка, Коровий вал —
драгоценные обноски…
Кто их с детства не знавал?
Кто Пречистенки не холил,
Божедомки не любил,
по Варварке слез не пролил,
Якиманку позабыл?
Сколько лет без меры длился
этот славный карнавал!
На Покровке я молился,
на Мясницкой горевал.
А Тверская, а Тверская,
сея праздник и тоску,
от себя не отпуская,
провожала сквозь Москву.
Не выходят из сознанья
(хоть иные времена)
эти древние названья,
словно дедов имена.
И живет в душе, не тая,
пусть нелепа, да своя,
эта звонкая, святая,
поредевшая семья.
И в мечте о невозможном
словно вижу наяву,
что и сам я не в Безбожном,
а в Божественном живу.

Сентябрь


Чем дальше от Москвы, тем чище дух крестьянства,
тем голубей вода, тем ближе к небесам.
Гармоники лесной завидно постоянство,
и гармониста чуб склоняется к басам.
Мелькают пальцы в ряд, рискованно и споро,
рождается мотив в сентябрьском огне,
и синие глаза как синие озера…
Но бремя тяжких дум на их песчаном дне.
Как сладко в том краю, чужих невзгод не зная.
Чем ближе к небесам — тем ненаглядней твердь.
И плачет о своем гармоника лесная,
и на ее слезу попробуй не ответь.

«В чаду кварталов городских…»

* * *

В чаду кварталов городских,
среди несметных толп людских
на полдороге к раю
звучит какая-то струна,
но чья она, о чем она,
кто музыкант — не знаю.
Кричит какой-то соловей
отличных городских кровей,
как мальчик, откровенно:
«Какое счастье — смерти нет!
Есть только тьма и только свет
всегда попеременно».
Столетья строгого дитя,
он понимает не шутя,
в значении высоком:
вот это — дверь, а там — порог,
за ним — толпа, над ней — пророк
и слово — за пророком.
Как прост меж тьмой и светом спор!
И счастлив я, что с давних пор
все это принимаю.
Хотя, куда ты ни взгляни,
кругом пророчества одни,
а кто пророк — не знаю.

1963


«Я умел не обольщаться…»

* * *


Еще от автора Булат Шалвович Окуджава
Путешествие дилетантов

Булат Окуджава, известный советский поэт, не впервые выступает в жанре прозы. Исторический роман, действие которого происходит в первой половине XIX века, по-новому рассказывает известную в литературе историю любви и бегства от окружающей действительности Сергея Трубецкого и Лавинии Жадмировской. Частный эпизод, позволяющий прочитать себя как "гримасу" самодержавия, под пером истинного поэта обретает значительность подлинно современного произведения. Создав характеры, способные вступить в осмысленный и неизбежный конфликт с обществом, наполнив их жизнь подлинным трагизмом, автор утверждает любовь, способную защитить личность от уравнивающего деспотизма повседневности, любовь как силу, свидетельствующую о непобедимости жизни.


Девушка моей мечты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Частная жизнь Александра Пушкина, или Именительный падеж в творчестве Лермонтова

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Прелестные приключения

«Прелестные приключения» Булата Окуджавы – книга необыкновенная. В Чехии и Польше, в Грузии и Израиле и даже в далекой Японии дети и взрослые знают Добрую Змею, Морского Гридига и даже Приставучего Каруда. Знают также хорошо, как, скажем, Маленького принца Сент-Экзюпери или Чайку по имени Джонатан Ричарда Баха.Философская сказка-притча Булата Окуджавы иллюстрирована И. Волковой.


Под управлением любви

В сборник вошла лирика Булата Окуджавы 70–90-х годов.


Заезжий музыкант [автобиографическая проза]

Эту книгу Булат Окуджава составил из произведений автобиографического характера. Некоторые из них издаются впервые. Предисловие автора. На обложке: Борис Биргер. Портрет Ольги Окуджава.