Посвисти для нас - [77]
Как его зовут? Имя учителя застряло где-то у Одзу в голове. А прозвище…
«Эфиоп!..»
Это единственное, что он помнил. Учителю дали это прозвище, потому что в то время лицо у него было черное, как у негра.
— Вы отец кого-то из учеников? — спросил учитель.
— Нет. — Одзу растерялся и торопливо тряхнул головой. — Я учился здесь… давно. По работе приехал и вот решил заглянуть после стольких лет.
— Так, так… нежные воспоминания! — Учитель вперился взглядом в Одзу, словно тоже вспоминал его школьные годы. — В каком вы были классе?
— В девятом. Моя фамилия Одзу.
Похоже, это имя ничего не говорило старому учителю.
Снаружи до них доносились голоса школьников. Шел урок физкультуры. Из окна Одзу видел незнакомые новые школьные здания.
— Наша школа сильно изменилась, правда?
— Да уж, — кивнул учитель. — Теперь она совсем не такая, как прежде. Не надо учеников заставлять заниматься. Они сами. Школьные здания так хорошо обновили… Вы меня помните?
— Помню. Только фамилию забыл.
— Хасимото. Я да директор школы, Кацуяма-сэнсэй, здесь самые старые.
Одзу был тронут. Хасимото провел его во внутренний двор. Одзу помнил этот двор. В его бытность в школе здесь располагался вольер для птиц и стояли гимнастические брусья.
— Нынешние ученики и учатся с удовольствием, и в разных кружках участвуют, и спортом занимаются, — делился своими радостями Хасимото. — Времена изменились.
— Да… — пробормотал переполненный эмоциями Одзу. — Времена изменились.
Он поблагодарил учителя и вернулся к воротам. Водитель терпеливо ждал.
— Куда теперь?
— Тут еще есть женская гимназия Конан.
— Есть такая. Туда едем? Вы, случаем, не из Министерства образования?
Машина преодолела подъем, миновала жилой квартал, дорога опять пошла в гору.
— Мы куда-то не туда едем. Гимназия должна быть ниже.
— Так она же переехала. Вон, смотрите. Большое белое здание.
Они приближались к белому, похожему на гостиницу, зданию с разбитой перед ним зеленой лужайкой. Навстречу спускалась машина, в которой сидело несколько девчонок. Новое поколение ездило в школу на собственных автомобилях.
Попросив водителя остановиться, Одзу рассматривал здание и просторную лужайку напротив ворот, украшенных вывеской: «Женский колледж Конан». Стайка девчонок, весело смеясь, направлялась домой после занятий. На них были нарядные разноцветные платья, не имевшие ничего общего с матросками, в которых ходили Айко Адзума и его подруги. Поколение, не знавшее войны.
— Теперь в Асия, — сказал Одзу водителю.
Линии электрички больше не было, но шоссе, которое вело в Асия, Одзу узнавал. На месте прежних пустырей и полей, тянувшихся по обе его стороны, в изобилии выросли магазины и бензозаправки, но указатели остановки электрички все еще стояли на месте, пробуждая в груди Одзу неизбывную ностальгию и грусть.
«Хирамэ! — бормотал он, прижимая лицо к стеклу такси. — Ты помнишь нашу остановку? Она все так же называется».
Да… Шоссе и остановка остались на своих местах. Но нынешние парни и девушки — уже не те, что их сверстники, которые ездили в школу в видавшем виды вагоне электрички.
«Хирамэ! Сколько всего произошло!»
И Хирамэ-мальчишка, часто моргая, прошептал ему на ухо:
«Что же значило для нас то время? Время, проведенное в школе Нада…»
Теперь такси медленно поднималось по отлогому склону. Много лет назад старый вагон, достигнув этой точки, начинал скрипеть и медленно полз дальше.
Сосновый бор. Когда показались сосны, росшие вдоль Асиягавы, в груди Одзу теснились чувства, которые невозможно выразить словами.
— Куда поедем?
— На берег.
— На берег?
— Ну да.
— Но там же ничего нет.
Ничего не говоря, Одзу буквально пожирал глазами дома, стоявшие по обе стороны шоссе. Старые усадьбы с черными крышами и черными заборами исчезли. Их место заняли светлые современные здания и жилые комплексы премиум-класса. Посреди соснового бора появился небольшой теннисный корт, на котором молодежь играла в теннис.
А вот и мост. Тот самый.
— Давайте через мост! — невольно восклинул Одзу. — Так! И прямо по этой дороге!
Дом Айко Адзумы. Дом, вокруг которого они с Хирамэ бродили, проводя пальцами по забору. Его не было. На его месте возвышался белый многоквартирный саркофаг.
Одзу опять попросил остановить машину. Пустыми глазами он смотрел на это здание. Двое детей — то ли европейцы, то ли американцы — играли в бадминтон.
— Достаточно, — печально сказал Одзу водителю. — Отвезите меня на берег.
Море. Море в Асия. Летние каникулы. Они качаются на бирюзовых волнах, а в небе клубятся облака, грозящие пролиться дождем. Море. Море в Асия.
— Вот, приехали.
Водитель нажал на тормоза, остановившись перед уродливой бетонной дамбой.
— Куда приехали? Здесь же нет моря!
— Знаю. Я же говорил: его засыпали.
Ни свежего морского ветерка. Ни запаха моря. Одзу взобрался на бетонную дамбу и ахнул от удивления.
Его взгляду открылась простиравшаяся далеко вперед насыпная земля, безжизненная, словно пустыня. Два бетоносмесителя ползли по этой огромной, отвоеванной у моря пустоши. И больше не было ничего. Куда делось море, где Хирамэ, борясь с волнами, пытался догнать Айко и ее подруг? Где пляж, по которому Айко с подружками, громко смеясь, бегали друг за другом? Море пропало. Белый пляж тоже. Но это происходило не только здесь. Прекрасное и дорогое людям исчезало по всей Японии. Такое уж время. Хирамэ и Айко больше не было на земле. И только Одзу продолжал жить. Теперь ему стало понятно, что значили в его жизни Айко и Хирамэ. Ему казалось, что теперь, когда все было потеряно, он осознал смысл, который они придали его жизни…
