Постскриптум. Поможет ли России Путин? - [138]

– Но демократия не обязательно должна становится хаосом, как мы это наблюдали в ельцинские годы…

— Не должна, но так было. И поэтому русские не очень-то привязаны к идее демократии. Они рассуждают так: если демократия — это то, что у нас было при Борисе Ельцине, то — не надо нам этого, и поэтому Путин так популярен.

– Вы подчеркнули связь между правыми, либеральными силами, то есть оппозицией в России, и Соединенными Штатами, и Вы утверждали, что лидеры оппозиции, я цитирую, «плуты», еще с ельцинских времен. И Вы утверждали, что Борис Немцов, и Гарри Каспаров хотели устроить свою версию оранжевой революции, как на Украине. И кто Вы после этого — не путинский ли подпевала?

— Видите ли, я в СМИ уже долгое время. И когда о Путине еще никто и не слышал, у меня уже был определенный набор собственных идей, которые я высказывал совершенно независимо от Путина. Я всегда был против той роли, которую играли российские правые партии в российской политике, потому что эти партии пытались сделать Россию пуделем Соединенных Штатов. Кстати, эта тенденция критиковалась и в Великобритании в последнее время. Я не думаю, что Россия должна быть страной, зависимой от США, а именно этого и хотели правые силы — определенно. А Гарри Каспарову я хотел бы задать вопрос: почему, когда его арестовали во время демонстрации, он кричал «Help! Help!» — «Помогите!» — по-английски? Почему не по-русски?

– Может быть потому, что единственные СМИ, что могли передавать репортажи о его аресте, были западные, а не российские, и Вы это прекрасно знаете?

— Это передавалось по всем российским телеканалам, и он говорил по-английски, и кричал «Help!» по всем российским телеканалам. В России нет репрессий. Вы давно наведывались в Москву? Приезжайте в Москву! И если Вы увидите в России большие репрессии, я буду крайне поражен.

– Но Вы ведь сами уже говорили о попытках Гарри Каспарова устраивать публичные демонстрации во время выборов. И всякий раз, когда он со своими товарищами по оппозиции пытался вывести людей на улицу — их всех арестовывали .

— Его арестовали лишь раз. А он устраивал пять или шесть демонстраций. Так что, видите — возможности он имел.

Запад присвоил себе понятие «мирового сообщества». 27 стран — членов НАТО и ЕС — не составляют международное сообщество. Потому что в мире — больше двухсот стран. Так что, когда мне говорят, что «международное сообщество» «критикует» Россию, и это — всего лишь, 27 стран, я с этим не соглашаюсь.

– Мы в последние несколько дней видели, как сильно пострадала российская экономика — на биржах точно…

— О! Много меньше, чем американская…

– Но это ведь не так… Если Вы взглянете, на то, что торги на ваших биржах приостанавливались несколько дней кряду, и биржевые индексы у вас упали более, чем на 50 процентов за последние 6 месяцев…

— Сколько миллиардов долларов Казначейство Соединенных Штатов выделило для спасения американской экономики? По-моему, триллион, или около того… более семисот миллиардов долларов…

Между прочим — финансовый кризис в России почти окончен. Это ответ на Ваш первый вопрос. А нуждается ли Россия в Западе? Думаю — да. Россия нуждается в Западе. Но не в Западе, который окружит Россию военными базами, не в Западе, проводящем антироссийские перевороты в сопредельных странах, и не в Западе, диктующем России, что ей делать. Я думаю, что России нужен Запад, внимательный к ее национальным интересам.

17. 10. 2008 

НАЦИЯ ОЦЕНИТ ДЕЯТЕЛЬНОЕ МОЛЧАНИЕ [8]

В июле «Постскриптуму» исполняется тринадцать лет. Срок, позволяющий отнести программу к долгожителям. Особенно если учесть: ее неизменному ведущему, Алексею Пушкову, приходится один раз в неделю рассуждать о политике, а следовательно, задевать чьи-то интересы.

– Как изменилась программа за тринадцать лет своего существования, как изменились вы?

— Раньше программа была резче, критичнее. Но ведь изменился и политический контекст, изменились и общественные нравы, и само телевидение. Сейчас жесткие материалы, в особенности, касающиеся крупных политических фигур, на экране, можно считать, отсутствуют. Стилистика двадцатилетней давности сейчас практически невоспроизводима — у нас утвердилась наша собственная политкорректность. А политкорректность всегда что-то скрывает. К примеру, если бы в Америке не было расизма, не пришлось бы придумывать термин «афроамериканец», потому что объективно слово «черный» не является оскорбительным — так же, как «белый» или «желтый». Но в США за эти слова вас сочтут расистом, именно потому, что там есть расизм. И общество боится его проявлений. Сами американцы признают: критика, адресованная Бараку Обаме, имеет, в том числе, и расистские корни. У нас — собственная политкорректность: критиковать какого-нибудь министра на ТВ принято в том случае, если это уже сделали президент или премьер. У нас перестали рассматривать телевидение как средство общения между народом и властью. Политические программы все больше превращаются в зеркало властных устремлений. Зритель эти устремления считывает, но обратного импульса практически нет. А значит, власть, глядя в телевизор, не может понять настроения общества. Обратите внимание, когда у Медведева спросили, имеет ли он реальную картину происходящего в стране, он сказала — да, но потому, что читает Интернет, а не потому, что смотрит ТВ. В нынешней политической ситуации трудно представить на телевидении такой же градус критичности и открытости, как в Интернете.