Postscript - [84]

Письмо Джиники.

– Это для тебя, Джуэл. От мамы.

– Мама, – лопочет она, дергая себя за пальчики ног.

– Да, мама. – Я смахиваю слезу. – Мама так тебя любит. – Поворачиваюсь к Дениз: – Теперь это твоя ответственность.

Дениз берет шкатулку, гладит крышку:

– Красивая.

Это та коробочка для украшений с зеркальцем внутри, которую я отыскала в магазинчике Киары. Я приклеила на крышку выпавшие камешки, лежавшие внутри, и вытащила вставку, так что теперь это идеальное вместилище для памятных всяких вещиц, где лежат: конверт с письмом, носочки и распашонка Джуэл, прядь волос матери и первые младенческие волосики дочки, сплетенные в косичку.

– Письмо она написала сама, – объясняю я. – Я его не читала, и она не говорила мне, что в нем будет. Все сделала сама.

– Смелая девочка, – тихо бормочет Дениз.

– Открой его, – просит Том.

– Сейчас? – Дениз смотрит то на меня, то на Тома.

– Я вот точно знаю, что Джуэл хочется его услышать, верно, детка? – говорит Том, целуя Джуэл в макушку.

Дениз открывает шкатулку, вынимает из конверта письмо. Разворачивает его. При виде этого почерка, результата стольких стараний, мне снова хочется плакать.

Дорогая Джуэл,

Тебе тринадцать месяцев.

Ты любиш сладкий картофель и печеные яблоки.

Твоя любимая книшка голодная гусенитс, ты жуешь у нее уголки.

Больше всего ты хохочеш от песенки Доры путишественитсы.

Ты любиш лопать мыльные пузыри.

Твоя любимая игрушка зайка Зойка.

Когда чихают ты смеешся.

Когда рвут бумагу ты плачеш.

Ты любиш собак.

Ты показываиш на облака.

Ты иккаиш когда пиеш слишкам быстро.

Аднажды ты сунула в рот улитку и высасала ее из раковины. Фу. Ты не любиш улиток.

Ты любиш сидеть у меня на коленях и не любиш когда я спускаю тебя. Я думаю ты боишся остаться одна. Ты никогда не была одна. Ты никогда не будеш одна.

Ты не можеш увидить ветер но ты протягиваиш ручки штобы его поймать. Это сбиваит тебя с толку.

Ты зовеш меня мама. Это мой самый любимый звук.

Мы каждый день танцуим. В ванной мы поем про паучка.

Мне жаль что я не увижу как ты растеш. Мне жаль что я не смогу всегда быть рядом с тобой. Я люблю тебя болше всех и болше всего на свете.

Будь доброй. Будь умной. Будь храброй. Будь щасливой. Будь осторожной. Будь сильной. Не бойся бояться. Инагда мы все чего-то боимся.

Я люблю тебя навсегда.

Я надеюс ты будешь всегда меня помнить.

Ты лучшее что я в своей жизни сделала.

Я людлю тебя Джуэл.

Мама

Глава тридцать пятая

Прислонив свой велосипед к стене из красного кирпича, тяжелым шагом бреду к входной двери, кроссовки словно налиты свинцом. Перед этим я долго катаюсь, якобы для того, чтобы проветрить голову, но даже не помню, как я сюда добралась. Давлю на кнопку дверного звонка.

Гэбриел, открыв дверь, выглядит изумленным.

– Привет, – несмело говорю я.

– Привет, – отвечает он. – Входи.

Вхожу и иду за ним по узкому коридору в ту гостиную, где верхний свет, и от знакомых запахов у меня бабочки в животе. Он оглядывается, проверяет, тут ли я, не исчезла ли, как видение. Из проигрывателя звучит что-то джазовое, а на стене – здоровенный плазменный экран.

– Нога-то зажила, – говорит он, видя, что я без гипса.

– А у тебя телевизор, – говорю я. – Большой.

– Я купил его для тебя. Он несколько месяцев ждал в сарае, – словно оправдывается он. – Хотел удивить тебя, когда ты въедешь. Сюрприз! – восклицает он в шутку, и я смеюсь. – Чай? Кофе?

– Кофе, будь добр.

Мы всю ночь просидели с Дениз и Томом, ревели, вспоминали про Джинику всякие истории, обсуждали детали похорон, думали, когда придет время поговорить с биологическим отцом Джуэл. Жизненно важные темы и пустяки перемежались, перетекали друг в друга. Всякие «что, если» и «но». Мы страшно устали, но разойтись не могли. Не завидую тому, что Тому и Дениз предстоит беспокойный день с Джуэл, и точно знаю, что они будут ценить каждое мгновение того дара, который оставила им Джиника.

По дому разливается аромат: Гэбриел заливает кипятком молотый кофе. На утренний свет я бреду в оранжерею. Ничего тут особенно не изменилось, только в углу стоит столик с компьютером, который раньше был в гостевой спальне, где теперь комната Авы. Никогда бы не подумала, что поместится, но он очень удачно встал; здания подлаживаются под нужды своих владельцев. Поучиться бы мне у этого дома. Смотрю на вишневое деревце: листья понемногу желтеют. Помню, как в прошлом году нетерпеливо ждала, чтобы весной оно зацвело, но в одну ночь все лепестки сорвало сильной грозой, и они сначала покрыли землю плюшевым розовым ковром, а потом превратились в скользкую слизь. Как я хочу снова увидеть вишню в цветении!

Гэбриел приносит нам кофе. Наши пальцы соприкасаются.

– Спасибо, что склеил мою кружку, – говорю я. Он не садится, остается стоять. В одной руке кружка, другая в кармане джинсов.

Он дергает плечом, наверно, ему неловко, что он это сделал.

– Кружку Джерри, ты хочешь сказать. Я же помню, ты не поклонница «Звездных войн». Ты сказала, что выбросишь ее, но мне ли не знать про твою склонность хранить разбитое. Может, мне следовало оставить ее как была. Может, ты хотела склеить ее сама. Может, меня просто заклинило на этой кружке.

Я улыбаюсь. Он прав, я правда не выбрасываю вещи, которые разбились или сломались, но я их и не чиню. Держу в шкафчике, в наказание себе, в напоминание о том, что у меня было и что я утратила. Тогда как держаться надо не за вещи, а за людей.