Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - [149]

, и поэтому он бросает вызов не только институциональной структуре либеральной демократии, но и ее моральной основе. Эта черта является одной из главных привлекательных сторон популизма, особенно для тех людей, чьей реакцией на порядок открытого доступа и либерализм была экзистенциальная тревога [♦ 6.2.2.5]. Так, функциональная когерентность образа «они» является двусторонней: он дает людям волю почувствовать себя настоящей жертвой и начать игнорировать интересы других групп, а также он объединяет людей под лидерством популиста, который получает возможность с легкостью определять образ общего врага.

Идеология, нормализующая неприязнь к другим социальным группам, – это как раз то, что использует приемная политическая семья, чтобы убедить группы, не являющиеся бенефициарами режима, стать ее сторонниками. Общность проигравших, так же как и общность по интересам, лежащая в основе приемной политической семьи, обладает сильным сплачивающим потенциалом. Образ «нас» буквально связывает победителей и проигравших в одно воображаемое сообщество, хотя целостность той части группы, которая не входит в приемную политическую семью, и близко не сравнится со сплоченностью и строгой иерархией однопирамидальной патрональной сети [♦ 6.2]. Именно поэтому некорректно описывать популистский электорат через понятие «трайбализм»[729], так как триба или племя – это вполне реальное, а не воображаемое сообщество, которое при этом основывается на сильных родственных и этнических узах [♦ 3.6.2.4]. Кроме того, племя подразумевает наличие внутренней солидарности между его членами, которые сами определяют себя как «мы». В свою очередь, «мы» как воображаемое сообщество не подразумевает такой (горизонтальной) солидарности между его участниками и заменяет ее ограниченным себялюбием. Популизм дает коллективную субъектность индивидуальному эгоизму, и точно так же, как интересы элит имеют приоритет над ценностями конституционализма в глазах приемной политической семьи, эмоциональная общность и нормализация отказа от солидарности нейтрализуют эффективность аргументации в глазах популистского электората. Это полностью парализует эмпатию к тем, кто находится в другой жизненной ситуации.

6.4.2.5. Универсальное объяснение: двусторонняя функциональность теорий заговора

Определение «их» в качестве козлов отпущения и как постоянную угрозу «нам» естественным образом приводит к использованию теорий заговора. Хотя этот термин можно определять по-разному, для нашей концептуальной структуры мы пользуемся следующей дефиницией, основанной на исследовании Дэвида Коуди[730]:

♦ Теория заговора – это теория (1) о тайном сотрудничестве группы людей, (2) которая имеет неопределенный эпистемологический статус, что означает, что подтверждающих теорию фактических доказательств либо мало, либо не существует вовсе.

Таким образом, теории заговора логически вытекают из популистской риторики[731], поскольку в манихейской картине мира каждый должен занимать либо одну, либо другую сторону. Более того, враги режима, то есть «нас», должны принадлежать к одной и той же группе – «они». Однако в реальности стигматизированные группы, особенно если их выбирают исходя из прагматических соображений и в соответствии с функциональной когерентностью часто меняют на другие, представляют собой весьма разнородную группу акторов, с точки зрения их целей и мотивов. Группа, в которую входит широкий круг акторов, от активных индивидов до пассивных меньшинств, от оппозиционных партий и организаций до других наций и международных альянсов, с необходимостью является раздробленной. И если эти акторы оказываются вместе на стороне «них», между ними существует заговор. Получается, что конспирологическая теория – это не что иное, как упрощенный взгляд на вещи, так же как сконструированная политическим способом идентичность – это редукция идентичности [♦ 6.4.3][732]. В популистском нарративе все должно быть либо добрым, либо злым, а каждое рассматриваемое действие или событие должно служить либо одной, либо другой стороне.

Заговор между группами предполагает наличие некой связи между акторами (Схема 6.2). Если речь идет только о «заговорщиках» и «чужаках», то эта связь не имеет конкретного материального воплощения. Популисты, как правило, делают шаг вперед и придают этой связи более осязаемую форму, указывая на некую общность, которая «дергает за ниточки» из-за «кулис»[733]. В качестве такой общности популист может выбрать, с одной стороны, группу лиц, например «евреев» или «международный финансовый капитал», а с другой – существующие властные структуры, например Международный валютный фонд (МВФ) или Европейский союз. В последнем случае группа наделяется человеческими свойствами и описывается так, будто она является единой, неделимой сущностью, все действия которой направлены на уничтожение «нас». Кроме того, эта сущность также может быть персонализирована, то есть в обеспечении связи между «атакующими» акторами и группами могут обвинять конкретное лицо. В посткоммунистическом регионе (и на территории других государств) эта роль часто достается Джорджу Соросу, миллиардеру-филантропу, который известен своим (1) еврейским происхождением, (2) деятельностью на рынке ценных бумаг и в области инвестиций и (3) активной поддержкой либерально-прогрессивных НПО по всему миру, прежде всего через свою благотворительную организацию