Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы - [65]

Те же Миних и Остерман, когда высшая власть направляла их деятельность в нужное русло, превращались в чиновников, усердно трудившихся во благо России. Так, Остерман, прибыв в русскую северную столицу ещё в 1704 году, на протяжении четверти века служил новой родине верой и правдой и никакой спеси по отношению к русским не проявлял. Наоборот, быстро выучил язык, перелицевался в Андрея Ивановича и, начав карьеру обычным толмачом, стал вскоре участвовать в важных государственных делах. Составлял послания иностранным державам, играл важнейшую роль в заключении выгодного для России Ништадтского мира (1721 год), а затем и договора с Персией (1723 год), внёс большой вклад в разработку знаменитой Табели о рангах. В первую очередь именно за эти заслуги энергичному немцу пожаловали титул барона, затем назначили вице-президентом Коллегии иностранных дел, а позже вдобавок вице-канцлером, главным начальником над почтами, президентом Коммерц-коллегии, членом Верховного тайного совета…

Что касается Миниха, то, по некоторым сведениям, именно он уговорил Анну Иоанновну вернуть столицу из Москвы на невские берега, а значит, ему, немцу, обязаны мы, по сути, вторым рождением Петербурга. Это он в кратчайший срок осушил болота между Невским проспектом и той местностью, где впоследствии разбили Таврический сад, основал Кадетский корпус, завёл тяжёлую конницу (кирасир), которой прежде в России не было, и немало способствовал укреплению русской армии. Следует особо отметить ещё одну заслугу фельдмаршала Миниха: «Пётр I при образовании армии учредил три оклада жалованья, — писал в своих «Записках о России» адъютант фельдмаршала Кристоф фон Манштейн, — иностранцы, вновь поступавшие на службу, получали высшее жалованье; те, которые родились в России — так называемые старые иноземцы, — получали меньшее, а природные русские — наименьшее; прапорщик имел не больше восьми немецких гульденов в месяц. Миних представил, что таким жалованьем невозможно содержать себя и что несправедливо было давать иностранцам большее жалованье против своих; и так уравняли всех, и жалованье русских было удвоено» [2. С. 129].

При Анне Иоанновне, а фактически при Бурхардте Минихе, число иностранных офицеров в российской армии сократилось, а русских, наоборот, возросло. Евгений Анисимов на основании ведомостей за 1729 и 1738 годы, сохранившихся в Центральном военно-историческом архиве, приводит следующие данные: «…в 1729 году в полевой армии служил 71 генерал, из них — 41 иностранец, то есть 57,7 %. Но к 1738 году доля иноземцев снизилась, их теперь было столько же, сколько русских: 31 иностранный генерал и 30 русских. Если же считать генералов вместе со штаб-офицерами (включая майоров), то окажется, что в 1729 году в русской армии служило 125 иностранных офицеров из 371 (или 34 %), а в 1738 году — 192 из 515 (или 37,3 %). При этом нужно учитывать, что среди тех, кто числился “иноземцами", было немало немцев из Лифляндии и Эстляндии, которые являлись подданными русской императрицы» [4. С. 516].

Кстати, когда в ночь на 9 ноября 1740 года тот же фельдмаршал Миних (далеко не Иванов!) приказал своему адъютанту Манштейну (тоже вовсе не Петрову!) арестовать герцога Бирона, тот замешкался только потому, что плохо ориентировался в залах и коридорах герцогского дворца. Однако едва Биронова спальня была обнаружена, регент тут же был арестован — без единого выстрела или удара шпаги. Ненавистного всем фаворита ни в столице, ни в стране не защитил никто! Потому что, как справедливо отмечает Яков Гордин, это был человек — даром что немец! — «которого никто всерьёз не поддерживал, который не имел ни корней, ни опоры в почве этой страны» [11. С. 315].

Ещё дореволюционный историк В. Строев в исследовании «Бироновщина и Кабинет министров» (М., 1909) на конкретных фактах доказал, что «борьба русских людей с немецким засильем» при Анне Иоанновне — не более чем миф, сотворённый сермяжными патриотами: «Остерман… был тесно связан с кн. А.Б. Куракиным, гр. Н.Ф. Головкиным и, в особенности, со своим учеником И.И. Неплюевым, — разве они были немцы? Фаворит Левенвольде протежировал Волынскому и смертельно ненавидел Миниха. В свою очередь, “мученик за русское дело" Волынский разрабатывал свои планы сообща с такими русскими людьми, как кабинет-секретарь Эйхлер, президент юстиц-коллегии по Лифляндским и Эстляндским делам барон Менгден и даже считавшийся креатурой Бирона генерал берг-директор Шемберг! Бирон ввёл в Кабинет министров Волынского против Остермана и поддерживал на Украине князя Шаховского против Миниха!.. Всё это была борьба личных честолюбий или каких угодно других интересов, но только не русской партии с немцами» [11. С. 302].

Есть и другие — к сожалению, малоизвестные — исторические факты. Сегодня каждый школьник знает, что в XVIII веке «передовые русские люди» боролись с засильем немцев в Академии наук. Но на самом деле, как это часто бывает, за ширмой национального патриотизма скрывались самые обычные меркантильные интересы. В той знаменитой «академической» истории главным врагом был объявлен ещё один питерский немец, первый директор академической библиотеки Иоганн Шумахер. Выпускник Страсбургского университета, он прибыл в Петербург в 1716 году и к началу 1740-х увеличил вверенную ему Петром библиотеку с 4763 томов до 20 с лишним тысяч, превратив её в одно из лучших европейских научных собраний. Тогда-то и поступило на Шумахера первое «доношение», за подписью Андрея Нартова. Вскоре родился ещё один донос, а спустя два года — третий, подписанный уже девятью профессорами-академиками. Всякий раз Шумахера отстраняли от дел и подвергали аресту, однако «по следствию являлось», что подозреваемый ни в чём не виновен: не воровал, не самовольничал, ущерба русским в пользу иноземцев не причинял и обязанности свои всегда исполнял, как положено.